Кто есть кто в мире террора

На следующий день после покушения сотни студентов окружили 20-этажное здание концерна «Шпрингер-Пресс». Власти Западного Берлина стянули к зданию крупные силы полиции, усиленные бронетранспортерами и водометами. Атмосфера накалилась. Студенты готовы были лечь на мостовую, чтобы помешать развозке газет. Началась блокада здания с помощью частных автомобилей. Новый редактор журнала «Конкрет» Штефан Ауст,[23] пришедший на демонстрацию вместе с Ульрикой Майнхоф, предложил использовать и ее автомобиль. Ульрика еще колебалась, пытаясь оценить происходящее и степень своего участия. Свой первый противоправный поступок она совершила из солидарности с протестующими, поэтому, когда по итогам того дня (ее задержали вместе с другими) полиция предъявила ей обвинение в блокаде здания, она сослалась на нехватку парковочных мест. Это, мол, и вынудило ее поставить свою машину в один ряд с остальными. Она также смогла убедить суд, что на демонстрацию она прибыла из чисто профессиональных интересов.

А тогда ближе к полуночи страсти вокруг здания «Шпрингер-Пресс» стали накаляться. В полицию и окна полетели камни. В разбушевавшейся толпе появились бутылки с зажигательной смесью, известной как «коктейль Молотова». Бутылками с «коктейлем» забрасывают грузовики с печатной продукцией «Шпринтера», которые не могут проехать сквозь блокирующее кольцо. Пять машин выгорают полностью, 10 остальных опрокидывает толпа. Небольшая группа студентов, вооруженных деревянными палками, прорвалась в вестибюль и вступила в потасовку с охраной концерна. Один из демонстрантов добрался до водомета и направил струи воды на полицейское оцепление. Наблюдая эти события, Майнхоф становится из свидетеля их участником, ее вдохновляют искренность и мотивы протестной акции. Сама логика развития инцидента требует все более активных и решительных действий. Использование террора как крайней формы протеста в условиях противодействующего насилия властей, кажется приемлемым и оправданным.

Беспорядки, спровоцированные покушением на Руди Дучке, прокатились по крупным городам Западной Германии. На протяжении всех пасхальных праздников демонстранты продолжали блокировать издательства и типофафии «Шпрингер-Пресс» в Гамбурге, Западном Берлине, Ганновере, Мюнхене, Франкфурте-на-Майне, Штутгарте и других городах. Описывая происходившие беспорядки, «Шпигель» писал:

… доходило до уличных битв, каких Западная Германия не знала со времен Веймарской республики…

Многие известные общественные деятели Западной Германии активно поддержали студенческие выступления, а Майнхоф быстро «дозревала» до осознания и оправдания террористических методов воздействия на политических оппонентов и власть. Она писала:

Если бросать камень, то это наказуемое действие. Если 1000 камней бросают, это политическая акция. Если сжигают одну машину, это наказуемое действие, сотни машин сжигаются — это политическая акция.

В октябре 1968 года начался суд над «франкфуртскими поджигателями». Защитником на суде выступил известный своими ультралевыми взглядами западногерманский адвокат-правозащитник Хорст Малер. В конечном итоге, после долгих судебных заседаний, ему удалось подать апелляцию и убедить западногерманскую Фемиду временно выпустить «поджигателей» под подписку о невыезде. Одним из условий освобождения было согласие подследственных вернуться за решетку в случае негативного для них решения суда. 13 июня 1969 года Андреас Баадер и его подруга Гудрун Энсслин были освобождены после более чем годичного пребывания в заключении. Они дождались решения суда, который отклонил апелляцию адвоката, и в ноябре 1969 года, нарушив подписку о невыезде, перебрались в Париж. «Студенческая революция» там не так давно закончилась, но молодые бунтари рассчитывали на ее продолжение и воздействие («экспорт революции» — в соответствии с теорией Троцкого) на другие страны, в частност Германию. К этому следовало готовиться.