Кто и как изобрел еврейский народ

О чрезвычайной численности иудеев в Риме в I веке до н. э. писал еще Цицерон. Известно, что в похоронах Юлия Цезаря участвовало много приверженцев иудаизма. Следует отметить, что столь массовое присутствие иудеев в столице империи происходило задолго до 70 года н. э. и не имело никакого отношения к вымышленному «изгнанию еврейского народа» после разрушения Храма и восстания Бар-Кохбы. По свидетельству большинства римских источников, оно явилось следствием успешного распространения иудейской религии. И по мере того как росло число прозелитов, усиливались как беспокойство римских властей, так и недовольство немалой части латинских интеллектуалов.

Гораций (Horatius, 65-8 до н. э.), прославленный римский поэт, в известном стихотворении высмеивал миссионерскую одержимость евреев: «Вступятся все за меня; а нас [поэтов] – таки очень немало! Как иудеи, тебя мы затащим в нашу ватагу!»[305]Этот отрывок красноречиво иллюстрирует миссионерский «имидж» иудеев в данную эпоху. Сенека (Seneca, 4 года до н. э. – 65 года н. э.) считал иудеев проклятием, поскольку их обычаи «приобрели огромное влияние и распространились по всему миру; побежденные навязали свои законы победителям».[306]

Историк Тацит, не особенно любивший иудеев, еще сильнее ненавидел «иудействующих». Он писал с нескрываемым возмущением: «Все низкие негодяи, презревшие веру отцов, издавна приносили им ценности и деньги, отчего и выросло богатство этого народа... Они и обрезание ввели, чтобы отличать своих от всех прочих. Те, кто перенимают их обычаи, тоже поступают таким образом и прежде всего должны воспылать презрением к своим богам, отречься от родины, отказаться от родителей, детей и братьев».[307]

Ювенал (Juvenalis) в своих «Сатирах», написанных в начале II века н. э., был особенно язвителен. Он не скрывал глубокого отвращения к иудейскому прозелитизму, завлекавшему в свои сети многих достойных римских граждан, и издевался над деталями процесса перемены религии, ставшего популярным в его время:

Выпал по жребью иным отец – почитатель субботы:Лишь к облакам их молитвы идут и к небесному своду;

Так же запретна свинина для них, как и мясо людское,Ради завета отцов; они крайнюю плоть обрезаютС детства, они презирать приучились обычаи римлян,

Учат, и чтут, и хранят лишь свое иудейское право, —Что бы им там ни дано в Моисеевом тайном писанье, —Право указывать путь лишь поклоннику той же святыниИль отводить к роднику лишь обрезанных, но не неверных.

Здесь виноват их отец, для которого каждый субботнийДень – без забот, огражденный от всяких житейских занятий.[308]

На исходе II века Цельз (Celsus), философ, известный своей неприязнью к христианам, проявлял гораздо меньше враждебности по отношению к иудеям. Но поскольку число людей, переходивших в иудаизм и отказывавшихся от веры отцов, неуклонно увеличивалось, он стал относиться с открытой ненавистью к новообращенным. Он подчеркивал, что не находит «ни малейшего изъяна в иудеях, хранящих верность своим законам», а отвергает лишь тех, «кто оставляет собственные традиции во имя иудейских»[309].

Таким образом, иудейский прозелитизм серьезно беспокоил римские власти и вызывал раздражение у многих выдающихся интеллектуалов. Они понимали, что иудаизм становится сильнейшей аттракцией и мощным соблазном для широких кругов римского общества. Все психологические и интеллектуальные явления, обеспечившие впоследствии фантастический успех христианства и его историческую победу, временно «работали» в эту эпоху на иудаизм. Наиболее дальновидные римляне консервативного толка ощутили надвигающуюся угрозу и (по-разному) высказывали опасения на ее счет.

Кризис гедонистской римской культуры, отсутствие коллективных «ценностных» верований и безудержная коррупция, охватившая разбухающий аппарат управления империей, естественным образом порождали стремление к жесткой системе общественных норм и устойчивым культовым рамкам; иудейская религия успешно его удовлетворяла. Вдобавок субботний отдых, концепция награды и наказания, вера в загробный мир, а главное – трансцендентная надежда на воскрешение из мертвых оказались действенными идеями, побудившими очень многих уверовать в иудейского Бога.