— А ничем. — Вот, думаю, счастливая душа, птичка божья. — Контрольные делаю, учебники читаю, — начинает перечислять ничегонеделанье, — тёте по дому помогаю. В своём доме работы много: и на огороде, и так. Да и времени свободного нет.
Я усёк только начало.
— Так ты что, опять учишься? — удивляюсь. — Не надоело? — Я бы ни за что ни в какую академию не пошёл, даже Народного хозяйства, где делают государственных деятелей.
— Ага, учусь, — отвечает дурёха, довольная тем, что время свободное зря тратит. — Летом закончу заочно 1-й курс фармацевтического факультета.
— Ба! — догадываюсь. — Аптекаршей будешь?
— Нет, — смеётся, — берите выше: провизором.
— Кем? — не расслышал я толком, такой специальности и не знаю.
— Провизором, — повторяет, — буду заведовать аптекой, составлять лекарства…
— Делать яды, — вклинился я, — порошки от поноса… А почему не хирургиней?
Она нахмурилась, видно, ей тоже хотелось резать-зашивать гавриков.
— На хирургическом заочного отделения нет.
Понятно: на очном на стипендию не потянет, а помогать некому.
— А как у вас там, в тайге, в этом году? — спрашивает, чтобы и я мог чем-нибудь похвастать.
Меня только попроси, я, как и всякий опытный таёжник, готов часами травить о том, что было и чего не было. И сейчас, стоило ей заикнуться, вмиг открыл фонтан и выплеснул всё, что накопилось. И о том, как котяра Васька загрыз и зацарапал нескольких волков, защищая лошадей и Горюна, как ходили на гору и отбивались дрынами от тигра, как ловили на петлю краснобровых рябчиков, а ленков штанами…
— Как это, штанами? — удивилась Марья.
— А очень просто, — объясняю охотно, может, и ей пригодится когда-нибудь. — Ты ведь знаешь, что энцефалитные штаны как шаровары — и снизу, и сверху на резинках. Напали мы на глубокую перекрытую протоку, а в ней — мать честная! — ленков скопилось видимо-невидимо. А взять нечем, нет никакой снасти. Тогда один из нас, — я не стал уточнять, кто именно, — заходит в протоку, спускает штаны, а сзади, в этом самом месте, торчит корочка хлеба. Голодные ленки, естественно, набрасываются на него, и в этот момент надо не сплоховать, вовремя надёрнуть штаны и бегом на берег с уловом.
Я никогда не видел и не слышал, чтобы Марья так, взахлёб, со слезами, смеялась. Хотел ещё добавить, что глупые рыбины в неразберихе иногда хватались не за то, но побоялся, что она умрёт от смеха. Когда отсмеялись вдосталь, говорю небрежно:
— Я всё свободное время трачу на прослушивание серьёзной музыки и чтение серьёзной литературы. У меня есть приличный проигрыватель и собрана богатая фонотека. — Она-то точно не знает, что это такое. — «Лунную сонату», — сообщаю придушённо от полноты чувств, — могу слушать бесконечно. А ты любишь классическую музыку?
Она скисла и, отвернувшись, созналась:
— Я её не понимаю.
Вот серость синяя! Ещё одна трещина.
— Чего её понимать? — поучаю как профессиональный знаток. — Слушай себе да слушай, как слышится, как в душе отдаётся. Мне, — говорю, не хвастаясь, — кажется, что я родился с «Лунной сонатой» и всегда жил с ней. В институте часто приходилось жертвовать последними материальными благами, чтобы насытиться духовными в консерватории. Скажу, однако, прямо: слушать там — не то. Во-первых, сидя, а во-вторых, прикорнуть никак, и слушать приходится всё, что пилят на сцене. То ли дело дома! Врубишь, что хочется, можно — громче, а то и тихо, душевно. И главное — лёжа. Блаженство! Того и гляди сам вырубишься. Что ты читаешь сейчас?
— Я мало читаю, — сознаётся Марья. Какая-то она ненормальная: нет, чтобы соврать, чтобы и себе, и мне было приятно. — Времени совсем не остаётся. — Так, ставлю печать, и на этом направлении у нас берега расходятся, вот-вот расползёмся как холодные айсберги. — Читаю понемногу, — краснеет от стыда, — «Сагу о Форсайтах» Голсуорси. Четыре тома. Знаете? — Я неопределённо киваю умной головой, на которой от переизбытка мозгов волосья тесно торчат дыбом, киваю то ли вперёд, то ли вбок и отвечаю:
— Знаю, конечно. — Ещё бы знать? Знаю, только никогда не слышал. Подумаешь — четыре тома! Голову забивает всякой забугорной развращённой агитацией. Я тоже читаю четыре тома и никакого там Гол… и не выговоришь натощак, а самого настоящего русского писателя Лёву Толстого — «Войну и мир». Ещё в институте 1-й том начал. Если бы было свободное от государственных дел время, давно бы осилил. И не хвастаюсь.
Да, не получилось у нас трёпа на возвышенные темы, пришлось понизиться до работы. Так и дочухали до её дома, каждый при своём. Остановились у калитки, а что дальше? Стоять мне с ней по ночам, отираться у забора уже не по возрасту. Того и гляди, кто из родственников или соседей ненароком выскочит, увидит, подумает, что у нас всерьёз. Нет уж, извините-подвиньтесь, дайте я пройду мимо.