Кто ищет, тот всегда найдёт

— Я на выходе, — там мне спокойнее. Через десяток минут появляется мордастый брюнет с фиолетовыми глазами, явно не чистокровной славянской наружности со здоровенным чемоданом.

— Ты, что ли, — спрашиваю, — к Шпацерману надыбился?

— Да, — сознаётся.

— Как кличут?

— Фролов… Владимир.

— А я, — представляюсь, — лучший тамошний начальник отряда — Лопухов Василий. Со мной поедешь. Откуда вылупился?

— Из Московского геологоразведочного, — и грудь, петух, выпятил.

— Сам-то столичный?

— Не-е, — вмял грудь, — воронежский.

Ясно, понимаю, татары-злыдни расу испортили. Вот, ведь, как: сделай людям добро, возьми их в плен, а они что вытворяют с нашей сестрой?

— Тяжёлый? — намекаю на чемодан, перевязанный, чтобы не расползся, верёвками.

— Не очень, — не сознаётся. Ну, и тащи сам. Иду впереди, а он сзади пыхтит, согнувшись набок и обтёсывая бедро чемоданом.

— Что там у тебя тяжёлое? — интересуюсь между прочим.

Он с облегчением ставит чемодан на землю, тяжело отдыхиваясь и вытирая пот.

— Да мать, — жалуется, — насовала банок с разным вареньем, яблоки да груши.

Эге, секу, надо помочь, и беру чемодан в свою мощную длань, минуток с пяток иду прямо, напрягаясь, а потом, постепенно загибаясь на сторону. Может, не зря стараюсь.

Володька оказался парнем удачливым: не успели мы выползти на дорогу, как подкатила попутка. Как только влезли втроём в кабину, я втиснулся в угол и, стукаясь мослами, забылся в оцепенелой полудрёме. Башка прямо раскалывалась, сжимаясь от истраченных мыслей, настроение было отвратным, как после поноса, и впереди ничего не светило. И что за дурацкий характер? Как что-нибудь стоящее сделаю, постою за себя, так без промедления начинаю копаться в старом белье, сомневаясь в совершённом и расстраиваясь самоедством. Хорошо Володьке — ни жены, ни производственной ответственности — пацан совсем, года на три моложе, зырит по сторонам, удивляется, наверное, как это при такой бешеной езде мы ещё не сверзлись в пропасть. Жалеет, что банки побьются.

Домчали к концу рабочего дня, слезли, тащу чемодан к себе, и хозяин идёт следом. Открываю пенальчик, приглашаю широким жестом:

— Заходи, не стесняйся, здесь будешь жить, со мной.

У Володьки, конечно, радости полные штаны, ещё бы: во-первых, с начальством, а во-вторых, в комфортных условиях без всяких там санобременений. Быстренько сматываемся к Шпацерману, знакомимся и оформляемся, потом к Анфисе Ивановне, берём новый застиранный комплект постельного белья с лиловой отметиной и — назад. Успели ещё унести на склад вещи профессора и сели передохнуть и освоиться.

— Чайку, что ли, попить? — произношу раздумчиво в пространство. Володька, не обращая внимания на тонкие намёки про толстые обстоятельства, принялся раскладывать постель, хотя спать ещё рано даже для меня. — Ты будешь? — спрашиваю дипломатично.

— Не-е, — тянет, занятый не тем, чем надо, — я потом.

Вздыхаю, не находя разумного взаимопонимания.

— А с чем потом будешь? — намекаю чуть-чуток яснее, и чокнутому понятно.

Он бурчит под нос:

— С вареньем, наверное, больше ничего нет, — и, наконец-то, поворачивается ко мне — слава богу, до жирафа дошло. — Слушай, — спрашивает неуверенно, — может, и ты с вареньем будешь?

— Да ну, что ты! — возмущаюсь. Не хватало ещё, чтобы пацан подумал, что начальник навязывается на сладкое. Ничего подобного, просто проверяю новичка на реакцию, а она у него явно замедленная, с такой геофизическим специалистом высокого класса не стать. — А у тебя какое? — интересуюсь так, из любопытства. Он хватает баул, с трудом развязывает верёвки, открывает и, торопясь, как будто я отказываюсь, достаёт стеклянные банки, плотно завязанные тряпками.

— Смородиновое… — начинает перечислять, — малиновое… а вот и клубничное. — Дальше можно и не перечислять.

— Если только, — размышляю вслух нерешительно, — с клубничным попробовать? — и тут же спохватываюсь: — Нет, — отказываюсь окончательно и бесповоротно, сглатывая сладко-клубничную слюну, — убей — не могу: невеста ждёт с чаем, обидится ещё, за другого выскочит. — Но, похоже, зря я грешил на его застопоренную реакцию: хватает литровую банку с крупными ягодами в красном соковом сиропе и суёт мне:

— Так возьми, — уговаривает слёзно, — и ешьте с невестой. Бери, тут ещё много. — Последние слова совсем расслабляют, и я соглашаюсь:

— Ладно, если ты настаиваешь, — беру драгоценный нектар и даю последние наставления:

— Один остаёшься, ночевать не приду, смотри, со спичками не балуй и варенья не переедай, а то золотуха будет.