Эти различия между элитами и публикой в идеологии, религиозности и приверженности нации порождают различия в отношении к национальной идентичности и ее «проявлениям» во внутренней и внешней политике страны. Как показано в главе 7, элиты и широкая публика принципиально различны в оценке значимости двух ключевых элементов американской идентичности, а именно «американской веры» и английского языка. Как замечает Джек Ситрин, «элиты привержены мультикультурализму, а упрямая публика поддерживает ассимиляцию и общую национальную идентичность»545
. Эта пропасть во взглядах между элитами и широкой общественностью самым драматическим образом сказывается на американской внешней политике. Как продемонстрировал Ситрин с коллегами в своей работе 1994 года, «разнообразие мнений относительно международной роли Америки проистекает из разнообразия мнений относительно того, что значит быть американцем, то есть относительно сути американского национального характера. Установившаяся после Второй мировой войны гегемония космополитического либерализма и транснационализма оказалась недолговечной, несмотря на то, что у США сегодня не осталось сколько-нибудь серьезных соперников на мировой арене»546. Да, публика и элиты нередко выказывают единство взглядов по теми или иным вопросам внешней политики. Однако едва речь заходит о национальной идентичности и роли Америки в мире, выясняется, что позиции сторон не совпадают. Публика преимущественно озабочена обеспечением военной и общественной безопасности страны, развитием ее экономики и укреплением суверенитета. Элиты же тяготеют к обеспечению международной безопасности и стабильности, к участию в глобализации и экономическом развитии других государств. В 1998 году по тридцати четырем важнейшим вопросам внешней политики мнение национальных лидеров на 22–42 процента отличалось от мнения широкой публики. Кроме того, публика обычно более пессимистична, чем элиты. В том же 1998 году 58 процентов публики и лишь 23 процента представителей элит полагали, что в двадцать первом столетии насилия будет больше, чем в двадцатом; 40 процентов представителей элит и 19 процентов публики думали иначе. За три года до 11 сентября 2001 г. 84 процента публики и лишь 61 процент представителей элит полагали, что международный терроризм является «критической угрозой» безопасности США.Национализм публики и транснационализм элит совершенно очевидны во множестве случаев. По результатам шести опросов общественного мнения, с 1978 по 1996 год, от 96 до 98 процентов представителей элит высказывались за широкое участие США в международных делах, тогда как среди публики сторонников интернационализма обнаружилось от 59 до 65 процентов[32]
. За редкими исключениями публика куда менее охотно, чем элиты, поддерживает отправку американских воинских контингентов на защиту других стран. В 1998 году, например, от 27 до 46 процентов социальных меньшинств и от 51 до 79 процентов представителей элит высказались за участие армии США в отражении гипотетического вторжения Ирака в Саудовскую Аравию, арабов в Израиль, Северной Кореи в Южную, России в Польшу и Китая на Тайвань. С другой стороны, публика больше озабочена конфликтами вблизи американских границ. В 1998 году 38 процентов публики и лишь 18 процентов представителей элит поддержали идею о высадке десанта на Кубу в случае, если кубинцы выступят против режима Кастро; в 1990 году 54 процента публики и 20 процентов представителей элит одобрили участие американских войск в подавлении гипотетической революции в Мексике. Публика не одобряет использования американских ВС для защиты других стран, при этом подавляющее большинство (72 процента) общественности считают, что США не должны в одиночку разрешать международные кризисы и обходиться без поддержки союзников (а среди представителей элит за многосторонние действия высказались лишь 48 процентов). Вдобавок 57 процентов публики одобряют участие США в миротворческих операциях ООН в «горячих точках» земного шара, что также свидетельствует о приверженности американской общественности коллективным действиям.