Кто на свете всех темнее

— Точно, никто. Да только удельный вес тайн у всех разный. — Я иду в конец коридора и открываю крайнюю дверь. — Вот ты кто? Монтер? Ну, если отбросить иностранные слова типа «менеджер». Монтер. И твои секреты — даже если ты, например, некрофил — могут заинтересовать только полицию, и то ненадолго. И даже если твои секреты станут известны кому-то — ну и что? Тебя из монтеров прогонят? Да ну. А тут нет, тут все по-другому. Тут высшее, блин, общество — ограниченная тусовка, и если нечто эдакое становится достоянием общественности… Нет, полицию это, скорее всего, не заинтересует, в нашей стране богатые люди вообще стоят над законом, но суд вот этого самого высшего общества бывает куда как жестче. Это не просто какая-то тусовка, тут завязаны деловые и личные связи, которые невосстановимы в случае разрыва. Своеобразная гражданская смерть. Так что подобные люди свои тайны охраняют люто, часто вообще любой ценой. А потому рот на замок, и смотришь только на то, что полагается по работе, иначе работать с такой клиентурой не будешь.

— А ты не слишком доброжелательна, да?

Он смотрит на меня с иронией, но мне на это плевать.

— Если доброжелательность не нужна по работе, то нет, не слишком. Это проблема?

— Нет.

Комната, где мы оказались, полукруглая и затененная. Посредине кровать из какого-то темного дерева, белое шелковое покрывало и полог из легкой прозрачной ткани. Гангстерский шик, короче.

— Гостевая спальня. — Я ищу глазами дверь в ванную, но ее нет. — Без ванной, надо же.

Вдоль стены высится темный шкаф с овальными зеркалами в дверцах, между окнами комод, в углу кресло. Похвальный минимализм, и если бы не прозрачные занавески на кровати, комната выглядела бы типично мужской.

Я выдвигаю ящики комода — они пусты, пуст и шкаф, если не считать стопки простыней на полке. Простыни слегка пожелтели от времени, в шкафу пахнет затхлостью и лавандой, и я думаю, что Линде вряд ли нравится, что мы здесь шарим, но после того, как я заняла ее спальню, примеряла ее платье и цацки, толковать уже не о чем.

— Вот, слышишь?

Парень тронул меня за плечо — в доме снова звучит рояль.

— Слышу — что?

Я сделаю вид, что не слышу, и постепенно звуки перестанут для меня существовать. Мир каждого человека — это то, что существует субъективно, и так называемая объективная реальность — просто совокупность субъективных восприятий и установок.

— Рояль. — Парень смотрит на меня с удивлением. — Он и раньше звучал.

— Не слышала, и сейчас ничего нет. — Мне любопытно, как он отреагирует на столь очевидное отрицание. — Кто бы мог играть здесь на рояле, если тут никого больше нет?

Из-под шкафа выкатился маленький мячик — белый теннисный мячик, и взяться ему неоткуда. Парень следит глазами за мячиком, а я молча пинаю его назад под шкаф. Мало ли что там и где валяется, я тут мячики собирать не нанималась.

— Слушай… — Парень почти испуганно уставился на то место, где был мячик. — Что здесь происходит?

— А что такое происходит?

Я закончила обыск комнаты и направилась к двери. Если проклятый мячик снова выкатится, у моего спутника съедет крыша.

Рояль умолк, но тишина ничуть не лучше. Я вспомнила фильм «Особняк “Красная роза”» — нет, этот дом до зловещего особняка вообще недотягивает, там реально были погонные километры комнат, битком набитых призраками, а тут так, несерьезно. Мячики, рояль… В общем, пока я не вижу, чего здесь можно бояться.

— Я…

— Хочешь уйти?

Вот ему бы сейчас признаться, что — да, блин, я боюсь здесь оставаться просто до уссачки… Но это опустить себя ниже плинтуса. А у мужчин их самцовое эго часто бывает гораздо сильнее инстинкта самосохранения. Вот и у этого тоже глупая башка, что мне сейчас на руку. Однозначно, мячик мне тоже не понравился. В этом доме точно что-то неладно.

Я открываю дверь в следующую комнату — это спальня, но явно женская. Кремовые шелковые обои, золотистые шторы, светлое покрывало с желтыми и золотистыми цветами, белая мебель и огромное трюмо с ящичками. В шкафу висит кремовый пеньюар, украшенный кружевами и почему-то мехом. Пеньюар красивый, шелк совершенно не тронуло время, я снимаю пеньюар с плечиков и пытаюсь уловить запах, но он ничем не пахнет, только пылью.

В ящиках комодов и трюмо тоже пусто, в прикроватной тумбочке лежит потрепанная Библия и пустой флакон из-под духов. Запах был, вероятно, цветочным, но за столько лет эфирные масла, из которых были составлены духи, распались, и запах у флакона так себе, хотя сам флакон необычный.

— И тут занавески на кровати… — Парень тронул светлый полог. — Зачем это, для красоты?

— Теперь — да, просто для красоты, но изобрели эту конструкцию когда-то во Франции, плотные шторы полностью закрывали кровать, чтобы преградить путь блохам.

— Блохам?!

— Ну, да. — Он, похоже, в плену иллюзий насчет рыцарей и прекрасных дам. — Вся мода того времени проистекала из желания защититься от насекомых и не измазаться в дерьме.

— Это как?