Кто не знает братца Кролика!

В центре дамам галантно протянуты лапы и лапищи. Вместе с ними вылез московский гусь:

– Передайте… Чтоб в «Сретенке» не появлялся!

И в сторону «Метрополя» направил свое высохшее гвоздеобразное тело.

ОМОН квартирует на Мойке. Плечом к плечу восседаем в прокуренной комнате за не менее бесконечным, чем ночь, столом. Штык-ножи распахивают консервные внутренности. Здешние стаканы напоминают снарядные гильзы: поручик сжимает один такой кубок, словно заправский вояка. Командир продавил Самсону плечи и в который раз заводит китайскую песню про путь с пулеметом. Башибузуки уважительно поглядывают в сторону «фронтового брата». Всех их скопом отправляют в Чечню: эшелон подадут со дня на день. Горилла приглашает друга на бранный пир:

– Давай присоединяйся. Чего тебе здесь киснуть?

В дежурку постоянно кто-то заглядывает, приносят новые табуретки: сплошная камуфляжная рябь. И вновь мне полк вспомнился – и, видно, я опять что-то там ляпнул вслух.

Киже взвился:

– Принялся за свое?!

– Ты «Бхагават-Гиту» читал?

– Допустим, – еще больше тревожится Юлик.

– Помнишь, перед самой главной битвой Кришна сказал Арджуне, когда увидел вражеские войска: «Они уже мертвы. Они еще этого не знают, но так решено. Ибо я знаю то, чего не знают они. Я знаю Конец битвы».

– Ну и? – ждет очередного подвоха поручик.

– Христос поэтому и приказывает стоять. Он знает Конец битвы. Не важно, что голос у Него грубый и что за шиворот нас, как щенят, обратно в строй втаскивает. Он ведь и тогда, в прежнем своем кротком обличье разгневался на торговцев в храме! А сейчас вообще не до проповедей. Сейчас Ему камуфляж, а не хитон надевать нужно!

– Ты на игле?

– Нет.

– Ну, тогда при чем здесь «Бхагават-Гита»? – чуть ли не со слезами вопрошает.

– Очень даже при чем.

– Не желаю слушать твои бредни.

Выхватываю, словно меч, из пачки соседа-омоновца крепкую сигарету и еще одно облачко присоединяю к большому, густому мареву, которое уже окутало потолок и явно намеревается опуститься. И подмигиваю собеседнику.

Поручик терпеть не может марсианского языка:

– Придурок! Какой такой Арджуна?

– Самый настоящий!

– Нашел время.

– Самое время и нашел, – упрямлюсь. – И нет времени более подходящего. Мы уже мертвы. Но мы – не мертвы. Вот в чем штука! Христос это знает – поэтому и загоняет в строй.

Киже отшатнулся. Но не успевает меня окончательно послать – главный хозяин наполнил свою стаканюгу.

Конечно же, не Цицерон! Без конца подается образ всем им тогда позарез нужной боевой тропы. Мой великан-сосед заметил: я самым подлым образом чуть пригубил единственную оказавшуюся здесь посреди бравых граненых собратьев, рюмку. Он явно белая ворона в петербургской милиции: слушает доводы не перебивая. Однако затем преспокойно доводит дело до конца: не требует поменять емкость, но заставляет ее осушить. А Кинг-Конг заряжает по новой. И, окончательно перечеркивая Конституцию, клянется в преданности личному корефану, пусть даже Васенька такое натворит, за что предлагают пять пожизненных сроков. Заодно упомянуты и мы, грешные. В считанные секунды мне и поручику обеспечен надежный тыл.

Я даже начинаю жалеть, что Кролик улизнул – вот бы порезвился сейчас в Валгалле посреди скандинавских богов, которым только шлемов и не достает; а так все присутствует, включая веселую свирепость, с которой божества хлещут водку. Переходим к павшим: к тем, чьи фотографии сейчас за нашими спинами, и к тем, кого потеряли Васенька с командиром на той бесконечной дороге. Штык-ножами кромсается колбаса. Разламывается хлеб и каждый ломоть – порция Циклопов. Так продолжается тризна, самая удивительная из тех, которые я когда-либо видел. Никакой болтовни. Пьют и едят по приказу. Все нарезается и наполняется с невероятной проворностью, словно орудуют два молодца из ларца. К подобному варианту замечательной мужской попойки женщин нельзя подпускать и на сто километров.

Тост за «надежную затычку для любых дыр» предлагается тоже до дна. И вот здесь-то клешня соседа чуть было не перекусила мое запястье, ненавязчиво заставив сменить рюмочку на полновесный стаканище. Кубок Большого Орла и в три глотка не осушить, но все уже встали: ОМОН, как и павшие – дело святое. Отказаться, когда за тобой пристально следит дюжина здоровенных варягов – дерзость, граничащая с безумием.

– За ноги не беспокойся, – грохочет легендарный Васенькин друг. – Доставку берем на себя.

Даже в поручике совершенно некстати проснулось гусарство:

– Пей, скотина!

Один из богов, налысо бритый, с рыжими запорожскими усами, подавая пример, опрокидывает полновесные триста грамм, а затем, нехорошо оскалясь, размахнулся бутылкой, которую перед этим до капли выжал в свою стеклянную гильзу. Сноп брызг, а омоновец доволен – и все-то ему нипочем, и его железной башке – тоже.

И тогда остальные, выпивая, начинают соревнование – бутылок хватает. У одного не получилось с первого раза: стиснул зубы и повторяет попытку. Я думал, к осколкам приклеятся мозги, но воин как ни в чем не бывало крякает, почесывает темя. И усаживается, сияющий.