Кто он был?

Михкель пригласил гостя сесть, молодой человек опустился на диван, сам Михкель уселся в кресло, вполуоборот, напротив него.

Какое-то время никто из них не произнес ни слова. Михкель видел, что гость пристально смотрит на него, и он тоже внимательно разглядывал незнакомца. Серовато-синие глаза, большой прямой нос, высокие скулы, продолговатое, с мощным подбородком лицо, белесые редковатые волосы. Толстые запястья, большие руки, руки каменотеса или кузнеца, подумал Михкель. В фигуре молодого человека и выражении его лица было что-то знакомое, и у Михкеля возникло ощущение, что он этого человека где-то встречал. Возможно, напротив сидит ученик его вечерней школы? Нет, видимо, все же нет, иначе бы он сразу узнал его, так легко он лица не забывает, да и гость, наверное, обратился бы к нему совсем по-другому. Во всяком случае, незнакомец не спросил бы, кто он. Чтобы их взаимное разглядывание не обрело оттенка неловкости, Михкель осведомился:

— Что вас привело ко мне?

— Вы знали Александра Раавитса?

Михкель поразился. Уже многие годы никто не вспоминал Раавитса. Ему и самому он вспоминался редко, правда, в отдельные моменты при людях, которые должны были знать или могли знать Сасся, он заводил о нем разговор. Кто же этот молодой человек?

— Знал, — спустя мгновение ответил Михкель и добавил: — Прежде чем мы продолжим, может, вы назоветесь. Обо мне вам вроде бы кое-что известно, я же о вас совершенно ничего не знаю.

— Извините. Меня зовут Вээрпалу, Энн Вээрпалу, я студент, учусь в педагогическом. Вам этого достаточно?

— Да нет. — Михкель не дал задеть себя иронией, с которой молодой человек закончил свое представление. — Мне хотелось бы знать еще кое-что. С какой стати вы собираете данные о Раавитсе?

— Никаких данных я не собираю. — В голосе Энна Вээрпалу послышался вроде бы какой-то вызов. — Изучаю историю. Моя курсовая работа посвящена событиям сорокового года. При чтении тогдашних газет мне встретилась фамилия Раавитс. О нем дважды писали, и сам он был автором двух статей. Это было летом сорокового года. Последний раз его имя появилось второго сентября, он писал в «Коммунисте» о профсоюзной работе. Кратко, казенно, сухо. Потом его имя больше в журналистике не встречалось. По крайней мере я не встречал.

Ирония в голосе молодого человека исчезла, видимо, он успокоился. У Михкеля возникла симпатия к своему неожиданному гостю. В людях он прежде всего ценил деловитость, и этот Вээрпалу, казалось, был деловым парнем. Поверхностно листая газеты сорокового года, тот бы не заметил имени Раавитса. Да, деловитость и глубина у молодого человека имелись.

— Вы основательно поработали, — сказал Михкель. — Основательно.

— Я завел себе картотеку, выписал имена людей, которые были представлены в газетах сорокового года.

Михкель подумал, что обычный студент ограничился бы листанием книжки, посвященной событиям сорокового и сорок первого годов. Этот же парень не стал заниматься компиляцией, а пытается самостоятельно исследовать минувшие факты.

— И насколько обширна ваша картотека?

Михкель с интересом ждал.

Молодой человек ответил не сразу, он словно подумал о чем-то, затем сказал:

— Свыше двухсот имен. Вы тоже у меня записаны.

— Свыше двухсот? — удивился Михкель. Этот студент крепко потрудился.

— Я просмотрел не все газеты, а только таллинские. Вначале собирался исследовать также уездные газеты, собирался откусить слишком большой ломоть. Ознакомление только с «Рахва Хяэль» и «Коммунистом» показало, что мне это не по зубам. Пока.

— Пока?

— Собираюсь исследовать все появившиеся в сороковом и сорок первом годах газеты. В будущем. Может, вернемся теперь к Александру Раавитсу?

2

Михкелю Рююту прежде всего вспомнились похороны.

Он шел через Тынисмяэ на Балтийский вокзал встречать жену, которая позвонила из Ленинграда и попросила его прийти, — в Ленинграде ей посчастливилось купить у букиниста невероятно интересные книги двадцатых годов. Детей он оставил на попечение тети Мелиты. Мелита ни ему, ни Юте сестрой не приходилась, она вообще не пребывала с ними в родстве, просто была одинокой женщиной, своих детей у нее не было. Но детей Мелита берегла прямо до самозабвения, лелеяла их слишком.

Идя быстрым шагом по Тынисмяэ вниз по направлению к церкви Карли, Михкель увидел похоронную процессию, которая двигалась по бульвару в сторону площади Победы. Он дошел до угла бульвара Карли, когда голова похоронной процессии уже удалилась, но все же успел увидеть, что гроб на машине был обтянут красной материей, таким же красным материалом были обтянуты опущенные борта грузовика. Материя на гробе блестела, — это мог быть даже шелк! Венков было много, штук двадцать или больше. Хотя гроб уже провезли и хотя он находился поодаль, Михкель снял шляпу, как было у него в привычке, как вообще это было в свое время в обычае.