Но прошло несколько лет, пока не явился к императору один бывший пивовар с банками, пробки на которых были завинчены и залиты сургучом.
— Не хотите ли отведать, ваше величество, шампиньоны в белом соусе, телятину с луком по-корсикански, марсельский суп из омаров, компот ассорти из яблок и свежих слив?
А дело было зимой, в декабре. И шутил император в последний раз, когда получил оплеуху от красавицы дочери своего командира, и чуть было не вылетел из армии в полное забвенье…
— Вот как? — с большой значительностью молвил император.
— Нет, в самом деле, все только свежее, — начал дрожать пивовар — но сделано… к прошлому рождеству.
— А ты сам отведай, каналья! — вскипел император. — А я велю тебя похоронить по казарменному разряду…
— Какой ты смешной…
Это сказал не пивовар великому полководцу. Так сказала мне моя вроде бы не красавица, лесная женщина, улыбаясь грустными глазами.
— Будешь меня перебивать, я потеряю суть…
— Пожалуйста, не теряй. Пожалуйста, рассказывай дальше… Не от банок ли погиб император?
— Этими консервами один французский бурбон отбил невесту князя Белоцерковского. Раз в неделю из Парижа ей присылали французский суп в завинченных кастрюльках с амурами на этикетках. Бедный князь не мог отбиться даже французскими духами. Увели девушку, навсегда! Кстати, почему ты решила взять компот, если ягод навалом?
— У нас, по-моему, все навалом.
— Я тебя не обидел?
— Нет… Хотела сочинить, как ты говоришь, десерт… Я в Москве иногда покупала желе яблочное, вишневое. Растапливала их, потом в холодильнике остужала. В широких бокалах, по слоям. Один слой темный, другой светлый. В одном заливала яблоки с орехами, в другом, светлом, смородину. Между слоями тертый шоколад. Без черной смородины фирмы не получалось…
Я тут же отвернул крышку на банке.
— Представляю, сколько валило к тебе гостей.
— Ко мне?
Снова облачко повисло над нами. Я видел как задергались ресницы от моих пустяковых, но ранящих ее слов.
— Дома такое было раза два, не больше… Дочке нравилось, просила… Я не успевала…
Говорить ей что-нибудь или не говорить? Слушать ее молча, видеть, как обугливает она себя в медленном холодном огне? Или утешать?… Наверное, легче будет, если я, как у больного, стану трогать и трогать ноющее место. Лишь бы не равнодушие.
— Не успевала, — как можно мягче сказал я, — чего же себя дергать? Искать вину, искать обиженных?
— Всюду могла… Подружек удивляла… Нарасхват была с этим десертом… Где что — меня зовут… Одни мои привередами казались. Потакать не умела.
Я стал понемногу злиться.
— Не принимай общий стиль отношения к детям за собственные грехи. Веянье пошло такое, все для них делать без натуги, без ущемления собственных привычек. Особой вины у тебя нет и не было.
— Ты уверен? — Смотрит в мои глаза, как больная в глаза доктора.
— Конечно, уверен. Только рядом с ними это выглядит неизбежным, будничным, как житейская текучка. Но вдали от них у нежных душ, начинаются комплексы. То не сделал, это не сделал, тут обидел, там не приласкал… Домой вернемся, ахи твои как рукой снимет.
— Не пойму, — она улыбнулась, — то ли ты меня ругаешь, то ли утешаешь, а мне почему-то легче… Разве мы на самом деле так невнимательны к ним?…
Пишу дневник, и нет у меня желания делать его короче… Удивляюсь, как оживает на бумаге услышанное, сказанное, виденное. Как остаются на ней мои воспоминания, давние — недавние, вот этот наш неторопливый разговор…
Я спросил, не казалось ли ей, что многие как бы заключают с мальмами договор, где высокая сторона и невысокая сторона по буквам и полочкам оговаривают условия проживания. Такая-то или такой-то словно обязуется пунктуально, ежедневно обеспечивать невысокой стороне завтрак, обед и ужин, известное количество рубашек и ботинок, неограниченное множество игрушек и телевизора, поход в кино раз в месяц, прогулки в соседний парк один раз в полугодие… За что невысокая сторона, в свою очередь, обязуется в положенное время вставать, раз в день умываться и три раза в день мыть руки, не бегать по комнате и не кричать, не стоять на голове, не обращать на себя внимание, когда высокой стороне это ни к чему. Не спрашивать, как зовут мальчика, того, который в прошлом году подарил тебе жука если высокая сторона в эти минуты по телефону… При соблюдении всех правил соглашения, обе стороны гарантируют спокойное совместное проживание… А если начинается нешуточная война с ребенком под названием Воспитание, то это лишь вколачивание в него правил ненарушения вашего покоя…
Моя больная чуть улыбнулась:
— А ты злой.
— Тебе не приходилось видеть проживание без общения?…
— После твоих слов понимаю, что видела. К сожалению.
— Так зачем же делать из пустяка трагедию?
— Что же тогда не пустяк?…