Кто последний? – Мы за вами!

Жизнь продолжалась и после этого вечера и этой ночи. Она длилась, как осенние дожди и зимние снегопады, как летние вечера и весенние песни ручьев. Длилась, даря успокоение и радость, ссоры и неприятности, и в конце концов практически перестала отличаться от той жизни, которую Вельда покинула после гибели Кларка-старшего. Если и было какое-то отличие, то оно заключалось в Кларке-младшем. Само его присутствие удивляло и даже иногда пугало Вельду. Порой она смотрела на сына с немым туповатым изумлением, словно силилась и не могла понять, что же он такое, откуда взялся и как надо поступить в сложившейся ситуации. Она легко справлялась со всеми сложностями ухода за ребенком ( да, честно говоря, их было и не слишком много, потому что Кларк был спокойным ребенком и не доставлял особых хлопот), но постичь до конца тот простой факт, что вот, у нее есть сын, и это не просто существо, за которым надо ухаживать и заботиться о нем, но еще и отдельная, совершенно уникальная именно для нее сущность (она – мать!), и все это требует какого-то особого отношения и осмысления – в этом она каждый раз путалась и в результате злилась сама на себя. Иногда ей казалось, что она больше любила Кларка до его рождения. Гвел посматривала на ее отношение к Кларку с откровенной тревогой, что-то выразительно бормотала себе под нос, а однажды не выдержала и после очередного осмотра, когда Кларк уже отправился в игровую, спросила напрямик:

– Слушай, девочка, а ты вообще-то его любишь? – и тут же добавила, жалобно искривив тугие лиловые губы. – Прости на недобром слове, конечно, но как-то из головы у меня не идет, как ты его рожать-то не хотела, да и теперь вот гляжу и…

– И что же вы видите, Гвел? Скажите откровенно, это важно для меня…

– Куда уж важнее, – пробормотала Гвел и яростно поскребла голову сквозь тугие седеющие кудри. – Вижу я, что ты будто до сих пор удивляешься: что же это такое? И откуда же оно взялось? – Вельда несколько раз энергично кивнула. – Чего я вижу – это вопрос десятый. А чего ты чувствуешь-то?

– Я? – Вельда прилежно задумалась, несколько раз провела указательным пальцем по губам и подбородку, словно стараясь вспомнить что-то позабытое. – Он похож на Кларка, моего мужа. Мне это приятно. Мне кажется, что я выполнила какой-то долг. А что делать дальше – не знаю. Я не чувствую себя матерью. Анри говорит, что, поскольку мы вымираем, у нас все инстинкты подавлены или извращены…

– Это пусть твой Анри сам и вымирает, – презрительно возразила Гвел. – А тебе и Кларку твоему еще жить и жить…

– Все равно, – упрямо сказала Вельда. – Я знаю, что так не должно быть. Но не знаю – как.

– А чего тебе хочется-то? – Гвел смотрела на молодую женщину с откровенным сочувствием и явно не осуждала ее. На глаза Вельде навернулись слезы.

– Мне хочется назад, к Кларку, – тихо прошептала она, опустив голову. – Там все было легко, понятно, красиво…

– Эх, девочка! – Гвел неожиданно приподнялась и сгребла Вельду в охапку. Долго сдерживаемые слезы сами собой полились из глаз молодой женщины. От Гвел пахло нагретой резиной. Вельда знала, что акушерка всегда носит в нагрудном кармане стетоскоп, но все равно это было смешно, потому что именно этот запах ассоциировался у Вельды с резиновой упругостью Гвел. – Куда ж денешься-то – обратно не повернешь… Мужа своего ты, видать, сильно любила… недолюбила, получается, и сыну отдать боишься, как бы тот, большой Кларк не обиделся… Отдай, не бойся, ему было бы приятно. Сама говоришь – похож он на него… А с этим, с блажным нашим – тяжело тебе? Измучил тебя?

– Анри? – удивилась Вельда, приподняв заплаканное лицо. – Измучил? Да нет, что вы, Гвел! Он такой нежный, что мне даже иногда неловко…

– Ну вот, вот, – проворчала Гвел, ласково похлопывая Вельду по спине. Абсолютно также она хлопала по попкам младенцев. – Нежностью-то замучить куда как просто… Особенно если у самого мозги набекрень…

– Гвел, – Вельда отстранилась и серьезно взглянула на акушерку. – Гвел, скажите мне: вы тоже считаете, что у Анри… что-то с головой?

– Тоже считаете? А еще-то кто так считает? Ты сама?

– Я не знаю. Я иногда думаю – так, иногда – иначе.

– Вот и я тоже – когда как. Но рыжая говорит: все в порядке. Ей-то, вроде, виднее. – Вельда не стала уточнять, кого Гвел имеет в виду под словом «рыжая».

– Наверное, я устала, Гвел, но сама не хочу себе в этом признаться. Мне хочется определенности – любой, пусть самой печальной.

– А что он-то? Зеленых человечков ловит? Или с дятлами перестукивается?

– Большинство его идей мне не очень понятны…

– Ты не думай – он мужик головастый. Не зря он по всем этим советам-то шастает. Рыжая знает: и среди тех он не из последних будет. Ну, а с головой, сама знаешь: от больших дел большие помехи бывают. И вот что я тебе еще скажу: ему самому в себе тесно. Оттого и с тобой сошелся, и выдумывает всякое…

– Как это – самому в себе тесно?