- Пожалуй, я все же посплю, - сказал вскоре один, сооружая себе ложе в снегу. - Ты покарауль, разбудишь потом. Товарищ его согласился, и какое-то время противостоял лесу и ночи, но вскоре сон сморил и его.
Энори остался один, и какое-то время с грустью смотрел на опадающие в пепел огненные языки. Потом достал и куртки женский гребень: вспыхнула россыпь камешков.
- Выходи... Тебя не было слишком долго.
Женщина склонилась к огню, нехотя подсовывая в него веточки. В аккуратной высокой прическе камни поблескивали искрами. Круглолицая, ухоженная, не понять, хороша или нет: сквозь мягкость черт просвечивало хищное, острое. Ей подходило платье - черные пионы на розовом.
Не сразу вновь обратился к ней. А она сидела, то кутаясь в шелковый свой наряд, словно тот мог согреть среди снега, то едва ли не сбрасывала его с плеч - никак не могла понять, чувствует жару или холод, или совсем ничего. Тонкие пальцы с острыми ноготками впивались в кожу, оставляя быстро исчезающие царапины.
- Мне неприятно возиться с огнем.
- Придется. Теперь ты принадлежишь мне.
- Это мое несчастье.
- Поздно об этом думать - надо было проявить больше ловкости, не отпускать девочку там, в холмах.
Женщина поджала губы; напоминание о неудаче, даже произнесенное мягким тоном, ранило - и то, что она не была живым человеком, помехой не стало. Она сказала другое, глянув через плечо:
- Эти люди спят.
- Да.
- Убить их?
- Зачем?
- Я голодна.
- Не настолько, и скоро получишь много. А с ними мы вместе вернемся в лагерь, они ничего не запомнят, кроме того, что я хорошо знаю дорогу.
- Ты сделал так, что оба уснули.
- Это легко. И лучше для них - пусть отдохнут, - Энори прибавил задумчиво: - Они пытались слышать голоса мертвых с той стороны, где тихо, но сейчас умершая сидит среди них, и они никогда о том не узнают.
- Ты слишком многим позволяешь жить. Даже мне, - тускло рассмеялась женщина.
Голос ее был пылью - слежавшейся, плотной, издали похожей на мягкую ткань.
- Как тебя звать? - спросил.
Она не ответила. Энори повторил вопрос, будто спрашивал в первый раз.
- Мое имя давно мертво, - сказала она неохотно. - И тем более не тебе его знать.
- Я же должен как-то обращаться к тебе.
- Здесь нет других, и никогда не будет, пока мы наедине. Не пытайся изображать учтивость.
- Как знаешь... Твое имя, наверное, часто называл муж, даже будучи мертвым?
Ее лицо закаменело.
- Я буду звать тебя Яаррин. Красный цветок...
Она все-таки оставалась женщиной, и любопытство не вытравила даже смерть:
- Почему?
- Красота и кровь... все это ты.
- Не ври, что считаешь меня красивой, - усмехнулась женщина.
- Я видел многих гораздо лучше, - легко согласился он. - Живых. А еще... среди моих цветов были и хищные. Часть их - невзрачные, не привлекут внимания, но если вглядеться, насколько они совершенно устроены для убийства, понимаешь, как хороши.
- Ты знаешь, что сказать женщинам. Но зачем они тебе? - тори-ай подкинула пару веток в гаснущий костер, но пламя их не взяло. - Ты не мог стать настолько человеком, чтобы находить удовольствие в чьих-то ласках. А управлять другими можешь и без посредниц.
- Видела представления с марионетками? Как думаешь, зачем людям их помощь? Ведь можно сыграть самим... Но не только поэтому.
- А почему?
- Слишком многое пришлось бы рассказывать. Не тебе, да и любопытство твое уже остывает, как эти угли.
Больше они не произнесли ни слова, и, когда костер погас, среди черных пятен и силуэтов ночи стало больше на два. К рассвету силуэт остался один - женщина вернулась в гребень. Энори с грустью посмотрел на кострище - где-то под слоем пепла еще теплилась красная искра - и устроился в снегу, будто спал.
Глава
Майэрин оставила служанку у входа - та побаивалась умерших. А сама, завернувшись в темно-серую шерстяную накидку, бродила по занесенным снегом тропинкам. Зимой траурные одежды носили только дома: попробуй выйди на мороз в платье из простого холста...
А вот прическу ее скалывали шпильки из дерева, не покрытые даже лаком, не говоря о резьбе или драгоценных камнях.
Единственное место, куда ее отпускали одну. Сейчас здесь было лучше, чем дома - там постоянный страх, шепоты по углам, но ей и сестрам не говорят ничего. Правда, она и сама понимает. А дядя обрывает все разговоры о будущем семьи...
Никто не удивится, что Майэрин предпочитает бродить среди незримых теней.
Сторожа следили за порядком здесь, на кладбище, предназначенном для богатых, счищали снег с вымощенных камнем дорожек.