Кто правит бал

Остановились на следующем: через УВД области Грязнов завтра же с утра договаривается о подключении к делу своих людей. Пошлет группу криминалистов на место происшествия, пусть там все изучат как следует, на высшем уровне, а не так, как районные обалдуи. Дальше: поскольку ниточки тянутся к тому же треклятому ФСБ, он поручит следователю работать шумно и напролом, чтобы успеть поднять побольше ила со дна, пока у них не отобрали дело. Еще одного своего оперативника из МУРа изыщет, чтобы прикрывать этого областного следователя, смотреть, как друзья-коллеги будут садиться ему на хвост. Этот тоже может не особенно надрываться: на самом деле его задача усыпить бдительность противника. Осуществлять настоящее наблюдение за ситуацией Грязнов вызвался уговорить по-родственному своего племянника Дениса и его архаровцев из детективного агентства «Глория». Турецкий же пока работает извилинами — раскручивает шифр.

На следующий день Грязнов получил информацию по делу и вынужден был признать: идея Турецкого о том, что Ожегов собрался пугнуть посетителя пистолетом, выглядит не так уж фантастично. Первым пришло сообщение из района:

«…Среди патронов, находившихся в обойме, на всех, кроме одного, следы пальцев Ожегова. Один патрон отпечатков пальцев не содержит. Положение его в обойме установить не удалось, так как патроны были извлечены ранее и хранились в произвольном порядке…»

— Бред какой-то, мудаки, — тихо злился Грязнов, хотя ничего лучшего в глубине души он и не ожидал, фраза же «хранились в произвольном порядке» его просто доконала.

«…у основания шеи с правой стороны сзади обнаружен кровоподтек размером 4 на 1,5 см от удара тупым предметом. Травма прижизненная, была нанесена за час до смерти — гематома незрелая».

На обратной стороне наличествовало приложение.

«Первый способ.

Колючки удалить, мякоть нарезать кубиками 2 на 2 см…»

«Вот же ж гадство, — подумал Грязнов, — бумаги у них, что ли, не было, придется приобщать акт к делу».

Группа экспертов-криминалистов обнаружила еще одну существенную деталь: застрявшую в стене пулю, выпущенную из пистолета Ожегова. Фокус с засовом был проделан именно так, как «проницнул» Турецкий.

«Так, — подумал Грязнов, — вся эта халтура с самоубийством этим дерьмовым разлезлась по швам. Туда ей и дорога. Выходит, Сашка оказался кругом прав. Ожегов в своего убийцу или убийц выстрелил первым».

13

Визит старшего следователя по особо важным делам Генпрокуратуры в ФСБ не вызвал особых проблем. После звонка Меркулова в ФСБ примерно через час бюрократическая машина совершила необходимое число оборотов и тактов, в итоге Турецкому предоставили возможность встретиться с бывшим начальником Ожегова.

Формальная причина для визита — выяснить, кто именно из сотрудников ведомства и с какой благой целью посетил место гибели своего бывшего коллеги, а также откуда им стал известен сам факт смерти Ожегова, весьма сомнительно, чтобы информация прошла по официальным, так сказать, каналам. Следовательно, остается предположить, что покойного «вели» с момента его приезда в Москву. Главная же задача, поставленная Турецким самому себе, была сформулирована так: дать понять, что нам кое-что известно о материалах, хранившихся у Ожегова, и о том, как они к нему попали. Попытаться выяснить, с кем он встречался перед смертью.

Турецкого долго томили по разным приемным, препровождая от одного кабинета к другому. Соответственно он настроился на разговор с мрачным, неприятным человеком, в чине полковника или скорее подполковника, которому известно все обо всех на свете, в том числе и о самом Турецком, только относительно Ожегова он будет пребывать в полном неведении.

Турецкий уже почти видел своего собеседника, стал придумывать ему особые приметы, но в результате оказался в обществе двух генералов.

Его принял сам первый заместитель директора ФСБ Иванов, в кабинете которого присутствовал генерал-полковник Расторгуев, также заместитель директора ФСБ, возглавляющий борьбу с организованной преступностью.

На воображаемого мрачного деятеля тянул только Иванов — мелкорослый, со своими постоянно полузакрытыми глазами. Расторгуев в данное амплуа не вписывался абсолютно: был он высокий, скорее подтянутый, чем худой, около пятидесяти лет, с жидкими, слегка седыми, тщательно уложенными волосами, аристократическим лицом и низким носовым голосом, в его речи то и дело проскакивали патетические интонации, как будто он только что вернулся с торжественного собрания и пребывает под впечатлением услышанного.

Иван Францевич Иванов, видимо, страдал каким-то врожденным дефектом век. Они были тяжелыми, набрякшими и едва приподнимались над глазами, кроме того, он был небольшого роста, поэтому, чтобы взглянуть на лицо собеседника, ему приходилось высоко задирать голову. Седые коротко остриженные волосы начинались почти от бровей, не оставляя даже намека на высокий лоб интеллектуала, губы почти не просматривались — настолько они были тонкими. Зато рукопожатие чувствовалось еще несколько минут после того, как он отпускал руку.

Турецкому улыбались и предложили чаю.