Как утверждает в своей авторитетной работе о ракетной программе Джона Кеннеди стратегический аналитик Десмонд Болл, первое «публичное, недвусмысленное заявление администрации» об истинных обстоятельствах грядущего ракетного кризиса сделал в октябре 1961 года заместитель министра обороны Розуэлл Гилпатрик. Он проинформировал Совет по бизнесу, что «после неожиданного нападения у США останется больше средств доставки ядерных боезарядов, чем Советский Союз сможет развернуть при первом ударе»[280]
. Русские конечно же знали о своей относительной уязвимости и слабости. Знали они и о том, как отреагирует Кеннеди, когда Хрущев предложил резко сократить наступательные вооружения и в одностороннем порядке к этому приступил: президент ничего не смог ответить и вместо этого развернул масштабную программу вооружений.Владеть миром – тогда и сейчас
Два самых важных вопроса в отношении этого ракетного кризиса звучат так. Первый: как он начался? Второй: как закончился?
Начался кризис с террористических атак Кеннеди на Кубу и угрозой вторжения в октябре 1962 года. А закончился отказом принимать предложения русских, которые показались бы честными для любого «здравомыслящего» человека, но были немыслимы для администрации только потому, что подрывали фундаментальный принцип, провозглашающий право Соединенных Штатов в одностороннем порядке размещать ракеты с ядерными боеголовками где вздумается, нацеливать их на Китай, Россию или на любую другую страну, в том числе и вблизи ее границ, равно как и сопутствующий принцип, лишающий Кубу права иметь ракеты для защиты от неминуемого, как тогда казалось, вторжения США. Чтобы решительно утвердить эти принципы, вполне можно было пойти на огромный риск невообразимой, разрушительнои воины, отвергнув простые и честные, по всеобщему признанию, механизмы устранения угрозы.
Гартхофф отмечает, что «в Соединенных Штатах всегда царило всеобщее одобрение того, как президент Кеннеди справился с этим кризисом»[281]
. «Безудержно оптимистичный тон, – утверждает Доббс, – задал придворный историк Артур Шлезингер-младший, написавший, что “Кеннеди ослепил мир своим сочетанием сдержанности и твердости, воли, выдержки и мудрости – так блестяще контролируя эти качества, так бесподобно выверяя”»[282]. Стерн, выступая с более трезвых позиций, частично с этим соглашается, обращая внимание на тот факт, что Кеннеди неоднократно отвергал агрессивные рекомендации своих помощников и советников, призывавших к использованию военной силы и отказу от мирных вариантов разрешения конфликта. События октября 1962 года повсеместно превозносятся как пик славы президента Кеннеди. Присоединяясь ко многим другим, Грэхем Эллисон представляет эти события в качестве «наглядного пособия по разрешению конфликтов, урегулированию отношений между великими державами и принятию мудрых решений во внешней политике в целом»[283].В очень узком смысле это суждение кажется вполне здравым. Записи заседаний Исполнительного комитета говорят о том, что у президента была своя собственная позиция, отличная от позиций других, порой даже всех остальных, и заключавшаяся в том, что он отказывался раньше времени прибегать к насилию. Вместе с тем здесь возникает следующий вопрос: как эту относительную сдержанность президента Кеннеди во время разрешения кризиса следует оценивать в более широком смысле с учетом соображений, о которых мы только что говорили? Но этот вопрос никому даже в голову не приходит в обществе дисциплинированной интеллектуальной и нравственной культуры. Это общество безоговорочно соглашается с базовым принципом, в соответствии с которым Соединенные Штаты, в сущности, по праву владеют миром, изначально представляя собой силы добра, а случайные ошибки и недоразумения – с кем ни бывает. Согласно этому базовому принципу США могут в массовом порядке развертывать во всем мире системы наступательных вооружений, при этом считая страшным оскорблением, когда другие (за исключением союзников и ручных режимов) демонстрируют хотя бы малейшие намерения или даже просто думают о сдерживании «доброго глобального гегемона», угрожающего им применением насилия. Сегодня эту доктрину используют в качестве первейшего официального обвинения против Ирана; такого рода соображения высказывались и во время ракетного кризиса. В ходе дискуссий с ближайшим окружением братья Кеннеди выражали опасения, что кубинские ракеты могут помешать вторжению США в Венесуэлу, которое в тот период как раз рассматривалось. Так что «с Заливом свиней все было правильно», – пришел к выводу Джон Кеннеди[284]
.