Кто сеет ветер

Старый жандармский шпик, переодетый крестьянином, беспокойно шнырял глазами по неподвижной пестрой толпе новобранцев и их многочисленных родственников, не зная, как отнестись к столь необычному антиправительственному докладу ротного командира. Согласно инструкции главного управления полиции, собрание нужно было немедленно разогнать, а капитана подвергнуть аресту. Но ведь кругом стояли солдаты и младшие офицеры роты, и все они восклицаниями и улыбками выражали полное одобрение резкой речи оратора.

Шпик побежал докладывать по начальству. Жандармский офицер Хаяси отнесся к его донесению с подозрительным равнодушием.

— Это внутреннее дело полка, которое нас не касается, — сказал он, позевывая.

Обескураженный и испуганный шпик решил донести обо всем происшедшем командиру полка. Командир ответил еще решительнее:

— Да, этот случай мне известен. Молодые офицеры моего полка, а вероятно, и других полков, придерживаются того же мнения, и это легко объяснить их пламенной любовью к народу.

В тот же день поздно вечером барон Окура, вернувшись из клуба Кейцай, где воротилы японской промышленности и финансов решали в своем интимном кругу судьбы страны, застал у себя на квартире узколицего гвардейского капитана. Служанка принесла наверх ужин и затопила камин. Капитан рассказал о своем выступлении перед новобранцами.

— Это неплохо, — одобрил его барон. — Пропаганда наших идей в народ необходима. Армия пополняется из деревни. Но мы слишком много говорим и мало делаем. Это опасно. Массы ждут действий. Коммунисты, с их идеями интернационализма и героизма, оказывают гораздо большее влияние на настроение и мышление молодежи, чем мы.

— Кого же винить в этом? — сказал гвардеец. — Разве мы не готовы выполнить нашу миссию по очистке Японии от предателей?…

Барон Окура надрезал десертным ножом кожуру апельсина и некоторое время молча жевал красноватые ломтики, запивая их маленькими глотками вина. Лицо его было спокойно и неподвижно.

— В великих делах излишняя спешка может погубить все, — сказал он, не глядя на собеседника. — Нельзя забывать, что Япония имеет ближайшим соседом могущественнейшую державу; идеалы и цели которой в корне расходятся с нашими. Необходимо и важно, чтобы внешняя политика нашего государства не потерпела ущерба от необдуманных действий внутри страны. Наживать себе врагов со всех сторон неразумно. Японии одной будет трудно: внешне Япония может быть и сильна, но внутри очень ненадежная обстановка.

— Именно потому и надо спешить, — возразил капитан. — Зная цели противников, легко предупредить их намерения. Для этого прежде всего необходимо убрать ненавистных армии министров, установить контроль над печатью, подготовить законы и указы, которые придется издать в военное время. Коммунисты должны быть истреблены поголовно. Если это не будет сделано, Япония окажется в весьма затруднительном положении в международной борьбе.

Барон перестал пить вино и сидел в позе буддийского идола с опущенными на колени руками и прямо поднятой головой, бесстрастно смотря в одну точку. Слова капитана, в которых таился тщательно спрятанный страх перед народными массами, были ему понятны.

— Действовать надо быстро и со всей смелостью, — самоуверенно продолжал гвардеец, подхватывая костяными палочками мелко нарезанные куски ветчины и рыбы. — Мы сможем легко захватить Бейпин и Шанхай, а также создать по примеру Манчжоу-Го самостоятельное Сибирское государство. Тогда перед нами откроются широкие пути для блестящего завершения исторической миссии, возложенной на нас свыше…

Барон Окура молча налил в оба бокала вина и, задержав свой против лампы, медленно повернул в руке, любуясь игрой света в рубиновой жидкости и гранях хрусталя.

— Твоя готовность жертвовать жизнью всегда вызывала во мне восхищение. — Он выпил вино и добавил: — Но много ли в гвардии таких людей?

— Немало, — сказал капитан. — И, помимо того, нас поддержит вся армия.

Наступило молчание. Каждый обдумывал что-то свое. Гвардеец сидел в независимой позе, демонстративно куря свою дешевую папиросу, хотя около вазы с фруктами стоял ящик гаванских сигар, раскрытых специально для гостя. Равные по происхождению, оба аристократа были далеко неравны по своему положению в обществе и богатству. Барон Окура мог легко тратить на свои прихоти сотни тысяч, в то время как капитан, имея семью в пять человек, должен был жить исключительно на свое скудное офицерское жалованье, не превышавшее двухсот иен в месяц. Его фанатический патриотизм не позволял ему быть недовольным божественной властью тэнно, но зато он глубоко ненавидел многочисленных выскочек из торгового класса и их ставленников-министров, которых он почему-то считал ответственными за свои личные неудачи. Он не хотел и боялся революции, но готов был рискнуть очень многим, лишь бы попасть на поверхность несущейся мимо него блестящей и сытой жизни людей, подобных барону Окуре.