Последние торопливые вопросы он задавал уже на тротуаре, куда перетащил обоих детей, подняв их на воздух и перебежав с ними, точно с двумя большими пакетами, к подъезду издательства.
— Папа-сан не знаете где?… Не в редакции? — спросил вместо ответа Чикара, обрадованно разглядывая журналиста.
— Нет, пока не вернулся… Зачем он тебе? Тебя мама послала?… Что-нибудь произошло там у вас?
— И Таками-сан тоже не приезжал? — перебил мальчик, как будто не слыша вопросов Гото.
— Профессор здесь… Тебе его надо? Пойдем тогда!
Продолжая держать малыша на левой руке, он пропустил Чикару вперед и пошел вслед за ним на второй этаж, предварительно заперев за собой входную дверь.
Профессор Таками при неожиданном появлении ребят, которых он очень любил, застыл в напряженной позе боязливого ожидания. Он догадался сразу, что произошло какое-то несчастье. Сонный, усталый Хироси, попав со свежего воздуха в душную комнату, громко заплакал. Пытаясь его успокоить, Гото легонько подбросил его к потолку, но малыш заплакал еще сильнее. Тогда старик посадил его к себе на колени, снял с него ласковыми движениями теплое верхнее платье и обувь и тихим, тоненьким тенорком стал напевать ему детскую песенку о черепахе и аисте. Ребенок затих. Тем временем его старший брат толково и коротко рассказал о полицейском налете на их квартиру и об аресте мамы Сакуры.
— Да, дела принимают плохой оборот. Фашисты распоясались окончательно, — сказал Като, хмурясь. — Третьего дня на совещании лидеров верхней палаты барон Окура выступил против токийского студенчества и многих видных профессоров с погромной речью, заявив, что наши университеты являются рассадниками идей единого народного фронта.
— К сожалению, это не совсем верно, — печально усмехнулся Таками, поглядывая искоса на задремавшего малыша. — Но я хочу думать, что скоро это будет именно так. Лучшая часть интеллигенции не может не быть с народом.
Като, спустив штору, прихрамывая, отошел от окна и сел на подушку.
— Все это так, профессор, — ответил он, перебирая блестящие пуговицы своей куртки, — но надо все-таки ждать, что фашисты примут все меры, чтобы лишить нас этой уверенности… Лично я не хотел бы попасть снова в лапы токийской полиции. Два года назад она еще не была так свирепа — и то моя нога захромала после знакомства с полицейскими методами допроса.
— О да, — согласился Гото. — Теперь они действуют еще ужаснее. Без малейшей ответственности перед законом. У честных людей мало шансов выйти из их застенков живыми.
— Может быть, папу тоже арестовали? — тревожно сказал Чикара, прислушиваясь к разговору взрослых.
Все трое неуверенно переглянулись. Мальчик выразил вслух их собственные опасения.
В эту минуту шум уличного движения, доносившийся через окна и стены, внезапно стих. Так бывало и прежде — в дни фашистского путча, когда военные полицейские патрули закрывали на некоторых улицах трамвайное и автобусное сообщение, организуя облавы «в целях вылавливания неблагонадежных элементов».
— Тишина подозрительная! — сказал профессор, прислушиваясь.
Гото выключил в комнате свет и, подойдя к окну, поднял штору.
Улица, еще недавно кипевшая движением, казалась вымершей. На обоих ее углах стояло по голубому автомобилю, откуда выскакивали с оружием в руках полицейские.
Часть из них уже подходила к издательству «Тоицу». В тонконогом сухом офицере, возглавлявшем отряд, Гото узнал Хаяси. Сзади него шли в полной форме сутулый, коренастый сержант и рыжеусый белогвардеец Строев. Яркий огонь дуговых фонарей освещал их, как днем.
Вскоре внизу послышался сильный стук, в дверь.
— Ну, этих я впускать не советую. Позвоните-ка лучше, по телефону председателю нижней палаты или другому влиятельному лицу, у вас есть такие, — сказал мрачно студент, обращаясь одновременно к профессору и Гото.
Профессор Таками, положив малыша в соседнюю комнату на прикрытые пледом подушки, снял торопливо телефонную трубку. Гото вынул из внутреннего шкафа два револьвера с запасными обоймами, передал один из них студенту, другой сунул себе в карман и сбежал вниз по лестнице, надеясь затянуть переговоры с полицией до тех пор, пока профессор успеет дозвониться о помощи.
Но Хаяси, видимо, не был намерен ждать.
— Взлом-мать дверь! — скомандовал он визгливо.
Дверь затрещала, но, сделанная из прочного дерева, усилиям полицейских не поддалась. Хаяси в бешенстве выстрелил в нее и приказал рубить саблями. Пуля пробила дверь и оцарапала правый бок Гото.
— Прекратите стрельбу! В доме есть дети… Мы будем защищаться! — закричал Гото, отбегая на лестницу.
В ответ прозвучало сразу несколько выстрелов. Дверь затрещала еще сильней. Журналист почувствовал в плече резкую боль и почти машинально нажал собачку револьвера. Автоматический пистолет защелкал, как пулемет.
Полицейские, не ожидавшие вооруженного отпора, трусливо бросились в стороны. На помощь им поспе-
шила вторая группа с дальнего угла улицы, бестолково стреляя в стены и дверь.