Кто сеет ветер

Невдалеке пронзительно загудела сирена. Эрна вздрогнула. Ей показалось, что «Сумба» готова отойти раньше срока. Все тело девушки похолодело от ужаса при мысли, что побег не удастся. Но «Сумба» стояла неподвижная и тихая, и только густой черный дым, картинно пронизанный лунным сиянием, показывал, что котлы готовы к отплытию.

К соседнему молу подошел пароход. Матросы засуетились у якоря и лебедок. Ночная гулкая пустота заполнилась шумной руганью, режущим скрипом тросов и грохотом якорных лап о стенки борта…

— Никого!.. Сорвалось, видно, — произнес Ярцев с горькой досадой, не отрывая взгляда от гладкой водной поверхности. Но почти в ту же минуту веревка в руках Бертье резко дрогнула. Ярцев, тоже державшийся за конец, почувствовал тяжесть.

— Ап!.. Вира! — скомандовал он, перехватывая быстро узлы. Эрна и Ким бросились к ним на помощь. Снизу донесся легчайший всплеск. Моряки заработали энергичнее, и через несколько напряженных секунд на палубу перекинулась через борт бородатая мужская фигура. в прилипшей к телу одежде.

— Савар! — кинулась к старику Эрна и торопливо заговорила с ним по-явански, на том береговом малайском наречии, каким говорят в Индонезии люди различных национальностей.

— Все ли удачно? Удалось ли бежать Налю?… Где он сейчас? — спрашивала она, с тревогой заглядывая индусу в глаза и торопясь получить ответ.

Старик прижал к сердцу обе руки и, шатаясь от усталости, кивнул головой на мутную поверхность воды.

— Не бойся, хорошо все. Он внизу; Мы плыли вместе. Скорее спускайте опять канат.

Бертье торопливо схватил его под руку и потащил за собой через узкую дверку машинного отделения.

— Веревку скорее, — повторил Савар, останавливаясь на секунду у двери, видя, что моряки медлят.

— Иди, отец!.. Без тебя сделают хорошо, — легонько подтолкнул его Ким.

Веревка висела опущенной, но Ярцев не вытаскивал ее нарочно, боясь быть замеченным с берега, где как раз в это время проходил полицейский патруль, скандаля с пьяными матросами. Эрна нагнулась за борт и чуть слышно свистнула. В детстве и брат и она любили подражать голосам разных птиц и часто так забавлялись, соревнуясь друг с другом в этом веселом, но трудном искусстве. Снизу ответили таким же придушенным свистом, похожим на крик морской чайки. Когда голоса полицейских и моряков стали глуше, веревку опять потянули наверх, перебирая узлы как можно скорее. Наль, мокрый и полуголый, в одних трусах, схватился за край борта и через мгновение уже обнимал сестру и Ярцева. Но оставаться на деке было опасно. Ярцев, не говоря ни слова, быстро повел его за собой по узенькой лестнице в угольный трюм. Там еще накануне было припрятано чистое белье, башмаки и верхнее-рабочее платье. Эрна протянула беглецам полотенце.

Савар, одевшись в сухое белье и синюю робу, устало присел на кучу угля.

Это был бронзовый черноглазый старик с седеющей бородой, туго закатанной снизу на палочку. При электрическом свете лицо и руки его казались совсем истощенными, виски впали, смуглые костлявые пальцы дрожали, как от озноба. Движения его были вялы и медленны. Он, как и Наль, долго сидел в сырой камере, страдая от малярии и комаров, ночуя на голой земле, подвергаясь побоям и пыткам.

Не имея прямых доказательств его участия в повреждении самолетов, сыскная полиция обвиняла его

по очереди то в подготовке вооруженного восстания на морской базе, то в порче военных гидропланов, то в шпионаже.

Выглядел он болезненно бледным, а от смуглости даже слегка зеленоватым. С жадностью закурил, но сейчас же закашлялся и передал трубку обратно Киму, закрыв устало глаза и сдерживая новые приступы кашля. На щеках его сквозь зеленоватую бледность медленно проступили горячие темные пятна. Разговор его утомлял.

После того как Эрна дала обоим немного еды, он встал, прошел в котельную до бачка, с жадностью попил пресной воды и сейчас же сел снова. Казалось невероятным, чтобы этот больной истощенный старик, неловко ступавший теперь шаткими ногами по скользкой настилке, сам спустился по тросу и проплыл несколько сотен ярдов от «Сумбы» до «Карфагена».

Эрна сидела на опрокинутой вагонетке около Наля и быстро о чем-то с ним говорила. Глубокая нежность к брату сквозила во всех ее движениях и взоре, совершенно стирая с лица привычную строгую сдержанность последнего времени. Наль показался Ярцеву почти таким же, как полтора года назад, — только более возмужалым и похудевшим. В продолговатых глазах его по-прежнему горел упрямый огонь, но на широком, когда-то спокойном и чистом лбу жизнь уже провела свои глубокие борозды скорби. Держался он просто и жизнерадостно, но это происходило скорее от минутного возбуждения и приподнятых чувств, чем от действительной бодрости. Было заметно, что силы его ослаблены чрезвычайно и только большой запас молодого здоровья помог ему перенести все ужасы пыток и заключения.

— Не плохо бы скорее спрятать нас, — сказал он, оглядывая, трюм. — Если будет ночная поверка, побег обнаружится сразу, и тогда пойдут шарить по всем кораблям. Для здешней полиции международные законы не писаны.