Кто сеет ветер

Его школьный друг и родственник по жене лейтенант Такасима посвятил его две недели назад под строжайшим секретом в план великого национального переворота, подготовляемого блоком военных фашистских организаций, группирующихся около генерального штаба. О многом лейтенант говорил туманно и осторожно, многого, по-видимому, не знал сам, но Хаяси, как опытный сыщик, дополнил недостающие звенья разумными выводами и догадками и уже видел себя главным начальником одного из отделов кейсицйо. Судя по всем намекам, план заговорщиков был таков. В ближайшую годовщину японской империи на главных площадях Токио будут организованы митинги резервистов в честь императора. Ораторы объединенных фашистских групп выступят тогда с пламенными речами, указывая на крайне опасное положение, в котором находится Япония. Затем со всех площадей все резервисты двинутся ко дворцу т э н н о. В это же время подкупленные фашистами лидеры правого крыла Сякай Тайсюто спровоцируют рабочих на демонстрацию против войны. Тогда отряды императорской гвардии под видом наведения порядка окружат дома высших государственных деятелей, арестуют министров, соединятся около дворца с силами резервистов и получат санкцию микадо на законный захват министерской власти и объявление национальной военной диктатуры. Одновременно повстанцы займут министерства, редакции и конторы газет, главное полицейское управление, Японский банк и другие финансовые и- государственные учреждения. ';

Переворот должен произойти организованно и быстро, в несколько дней охватив всю страну вместё с колониями. Известные политическому отделу революционеры и особенно члены японской компартии будут, во избежание борьбы, немедленно казнены; все партии, кроме фашистских, распущены; из газет оставлены только ультрапатриотические, вроде «Ниппон» и «Цувано». После этого начнется быстрое наступление на Сибирь в тайном, а может быть даже явном, союзе с Германией и Италией.

Планы фашистских военных кругов, по словам Такасима, шли даже дальше: в случае, если бы Соединенные Штаты Америки осмелились активно препятствовать их действиям на Дальнем Востоке, предполагалось с помощью золота и тайных агентов организовать ряд восстаний на Филиппинских и Сандвичевых островах, не останавливаясь, в случае обострения положения, даже перед их внезапным захватом… В заключение лейтенант Такасима сказал, что, несмотря на дружеские и даже родственные отношения, он, конечно, не выдал бы эту страшную тайну ни звуком, если бы майор Каваками, один из главных вождей их лиги, не признал Хаяси надежным во всех отношениях офицером и не поручил завербовать его в число заговорщиков.

Хаяси сидел в пустом кабинете у низкого лакированного стола, держал над бумагой кисточку с высохшей тушью и мечтал. Вчера Казаками удостоил его, наконец, интимным продолжительным разговором и поручил ряд важных секретных задач. Майор указал Хаяси, что, кроме друзей в кейсицйо и в армии, их лига должна иметь надежных сообщников и среди широких слоев населения. Этих людей, конечно, не следует посвящать в подробности заговора, но надо суметь воспитать в них священную ненависть к правительству бюрократов, внушить безграничное доверие к таким генералам, как Койзо, Араки, Мадзаки; надо помочь им понять великие цели японской нации; наиболее способных из них надо устраивать на выгодные работы, вызывая в них чувства довольства и благодарности, и расставлять их на такие места, где они, в случае нужды, могут быть глазом и ухом Лиги.

В успехе заговора Хаяси не сомневался, так как идеи и цели подобного переворота вызывали горячее сочувствие у большинства ведущих работников жандармерии и армии, но осторожность была необходима, ибо старейшие государственные деятели, проводившие политику компромиссов, тоже имели своих сторонников.

Как конспиратор Хаяси считался в кейсицйо образцовым. Ему доверяли сложнейшие, с точки зрения полицейского такта, задачи. Никто лучше Хаяси не мог допросить упрямого революционера, подвесив его к потолку за кисти рук и подкалывая ступни толстыми иглами. Эта несложная пытка была гораздо мучительнее избиений бамбуковыми палками или кнутами и почти совсем не оставляла следов.

После таких допросов судьи и следователя имели самые подробные и точные показания. Когда же случалось, что воля революционеров оказывалась крепче пыток и люди молча сносили самую страшную боль, не издав звука, — а это случалось почти со всеми японскими и корейскими коммунистами, — тогда на улицах находили несчастных, якобы задавленных автобусами или трамваями, а из кейсицйо сообщали в печать или родственникам, что такие-то заключенные уже несколько дней как отпущены на свободу. Иногда информировали нагло и коротко, что «с политическим преступником произошёл разрыв сердца от напряжения при попытке к бегству и труп уже сожжен в крематории».