Кто сеет ветер

После смерти Тана Сенузи, когда Ярцев переехал к ним на квартиру и стал ежедневно практиковаться с ними обоими на своем родном языке, читая им вслух советские газеты, беседуя о прочитанном и исправляя ошибки в произношении и в построении фраз, знания их настолько возросли, что Эрна, которая к этому времени уже бросила институт и поступила на службу, надеялась сдать за весь курс института экстерном и получить диплом переводчицы.

Ярцев сближался с ней день ото дня все больше и больше. Их объединяла любовь к искусству. Они могли часами беседовать о Мопассане и Льве Толстом, о Бетховене и Чайковском. Ярцев был знатоком и тонким ценителем литературы и музыки, хотя сам, по его заверениям, не обладал никакими талантами. Бывать в его обществе стало для Эрны потребностью и удовольствием. Несколько раз они предпринимали совместные праздничные прогулки на соседние острова, а как-то даже поехали вместе в Дьокию осматривать развалины храма Боро-Будура, знаменитого памятника буддийского искусства восьмого века…

О своей прошлой жизни Ярцев никогда не рассказывал, предпочитая другие темы. И только однажды, во время воскресной прогулки на остров Мадуру, правило это было отчасти нарушено.

Случилось так, что в Банганалане, куда пароход прибыл в полдень, обоим захотелось позавтракать. Они зашли в один из тех ночных ресторанов, которые безлюдны и скромны днем и угрожающе шумны после полуночи. Ни воды, ни шербета не оказалось. Ярцев предложил выпить некрепкого виноградного вина.

В ресторане было тихо и сумрачно, шторы на окнах висели плотно опущенными, но этот дымчатый полумрак и прохлада нравились Ярцеву больше, чем яркий свет улицы, напоминая далекие картинки из прошлого.

— В Турции я слышал хорошую пословицу, — сказал он, неторопливо набивая трубку. — «После дневных забот приятно помолчать с другом за чашкой кофе…» А вот у русских больше в обычае поговорить за бокалом вина.

Он достал из кармана блестящую миниатюрную зажигалку, выстрелил из нее искрой в табак и глубоко затянулся.

— Был у меня один друг в Америке, — продолжал он задумчиво. — Эх, Эрна, не встречались вы с ним. Этот человек стоил жизни: сильный, умный, свободный, он знал, как вертеть колесо судьбы своею рукой. Мы проводили замечательные ночи в одном кабаре всегда вдвоем. Немного вина, как сейчас, и — философия… До самого утра… На улицах пусто, дворники; метут пыль, нервы устали, а на душе музыка:

Жизнь мчится вдаль мгно-ве-ни-я быстрей… —

тихо, но с большим чувством пропел он одну строфу из романса Рахманинова и оборвал на полуслове.

— Какая прекрасная мелодия! — сказала Эрна, отпивая медленными глотками разбавленное водой вино и закусывая плодом мангустана, прохлаждающий кисловатый вкус которого утолял жажду не меньше шербета.

С улицы доносился грохот лебедок и грузовиков. Официант подошел к окну и поднял одну из штор; на золотистых обоях вспыхнул неровными пятнами полдень.

Из окна ресторана были видны сине-зеленые воды Яванского моря, уходившие к коралловым островам.

Оттого, что даль была живописна и ярко светило солнце; оттого, что в безлюдье широкого зала стояли прохлада и свежесть и вино слегка действовало на голову, вызывая благодушное настроение, Ярцев, отдаваясь воспоминаниям, заговорил о себе откровеннее, как будто намереваясь раскрыть себя перед девушкой до конца. Но вдруг он прервал рассказ, спрятал в карман потухшую трубку и с иронией пробормотал:

— Хватит перебирать старую рухлядь. Поговорим лучше о вас.

— Вам больно вспоминать прошлое? — спросила Эрна, облокотясь на стол.

Она смотрела на Ярцева, как и прежде, серьезным внимательным взглядом, освещенным изнутри теплым блеском доверия, но теперь к этому чувству примешивалось еще острое любопытство.

— Почему вы уехали из России? — добавила она с живостью. — И как странно, что вы не вернулись туда даже после великой революции. Что вас здесь держит?

Ярцев ответил не сразу. Минуты две или три оба сидели в задумчивости.

— Сказать по совести, — произнес он со вздохом, — самому надоело шататься по свету. Везде люди одни и те же и везде живут одинаково. Вся разница в том, что в одном месте водку делают из пшеницы, в другом — из риса, в третьем — из тутовых ягод… Разве вот только Россия… Да и та из яйца вылупляется… Но Россию люблю, и жить без нее мне трудно!

В голосе его прозвучала глубокая тоска. Эрна почувствовала, как теплая волна сострадания подошла к ее сердцу.

— Для меня вы загадка, Костя. В вас столько противоречивых мыслей и чувств, ваши поступки так неожиданны, что я невольно теряюсь. Может быть, это все оттого, что я с совершенно иной психологией…

На мгновение девушке показалось, что Ярцев хочет ей что-то открыть — серьезное и таинственное, но он опустил глаза вниз, лязгнул ножом по пустому краю тарелки мимо куска ветчины и, усмехнувшись своей рассеянности, раздельно ответил: