Кто смеется последним

Ванбиккер говорил мало, но когда говорил, никто не был уверен в том, что говорит он именно то, что думает. Этот массивный, тушеобразный человек, «кашалот», как его называли за глаза, весь погружен был в свои дела. Его голова, как и его бумажник, туго была набита всевозможными соображениями, сложными выкладками, грандиозными проектами, чрезвычайными замыслами. Он ничего не записывал у себя в блокноте, он помнил все до мельчайших подробностей, — так была устроена эта квадратная, кирпичная голова.

Конечно, социалисты никуда не годились, но если взяться хорошенько, если пощупать их с той или иной стороны, можно было обернуть их вокруг пальца. В общем, умному человеку всякий ветер дует на его мельницу.

Теперь Ванбиккер думал о Марокко и Тунисе. Последние недели Африка весьма занимала его воображение. Даже сегодня у него обедал один офицер колониальных войск, капитан дисциплинарного батальона Лебланш; Ванбиккер угрюмо разглядывал этого капитана, сидящего на другом конце стола.

— Скажите, капитан, вы только что из Африки?

Все оглянулись на хозяина. В самый разгар разговора о Париже вопрос показался странным.

— Точно так, m-r, — отвечал офицер, наклоняя голову.

В своей глуши он отвык от людей, от светского обращения, чувствовал себя неловко, краснел, оглядывался на генерала, отвечал по-солдатски. Он и сам не знал, почему его позвали обедать в этот дом, где все были ему чужими. Ванбиккера капитан видел лишь второй раз. Но у миллионеров свои фантазии.

— А по окончании вашего отпуска вы снова возвратитесь в Африку?

Эти вопросы Лебланшу казались непозволительно наивными, но все же он отвечал, как при докладе:

— Так точно. Опять в дисциплинарный батальон.

— Какая это глушь, Африка, — протянул хозяин неопределенно.

— Ваша служба, кажется, очень тяжела, — позволил себе заметить младший Ванбиккер.

Этот эмигрант, в противоположность своему старшему брату, был очень подвижен и болтлив. Он не забывал подливать вино себе и своей соседке — жене мэра. Брильянт в четыре карата сверкал на его коротком мизинце.

— Я читал кое-что, — продолжал он, — все они политические воры и убийцы…

Капитан сидел красный, как гранат, усы его топорщились от волнения.

— Простите, m-r, — отвечал он, — но в дисциплинарных батальонах африканской ссылки, где служу я, нет ни воров, ни убийц.

— Позвольте, — облизывая губы, протянул младший Ванбиккер, — еще на днях я читал в одной газете… Там даже их почему-то называют «телячьи головы». Да-да, теперь вспомнил. Статья называлась «Очередной бунт телячьих голов».

Эсфирь повторила со смехом:

— Телячьи головы? Это забавно. Уж не потому ли их называют так, что надо иметь телячью голову, чтобы попасть в дисциплинарный батальон?

Капитан ответил растерянно:

— Их называют так, потому что они бритые.

— А вы их, кажется, защищаете?

Искры смеха все еще бегали в выпуклых глазах Эсфири.

— Я только хочу сказать, — виновато торопясь, возразил Лебланш, — что нигде, даже во Франции, не знают о том, что делается в Африке.

— Однако…

Генерал поднял брови. Его заинтересовал этот молодой человек, мешком сидевший на стуле. Генерал вскинул холеный бритый подбородок. Аксельбант заколебался, блеснув на его высокой груди.

— Позвольте…

— Точно так, — захлебываясь от усердия, напирая на стол, потянув к себе скатерть, объяснял капитан. — Обычно смешивают политическую ссылку и военные дисциплинарные батальоны с исправительными батальонами общественных работ для уголовных.

— Вот видите, как легко впасть в ошибку, — неожиданно произнес хозяин.

Лицо его по-прежнему ничего не выражало, глаза ушли в себя, занятые сложными вычислениями.

— Так за какие же преступления ссылают солдат в Африку? — спросил заинтересованный Самойлов.

Он продолжал мстить m-lle Ванбиккер.

— За кражу у товарища, по всей вероятности, — высказал предположение младший Ванбиккер, очищая грушу. Лицо его сияло от удовольствия.

— Никак нет, m-r, — упорствовал капитан, обливаясь потом, — воров ссылают в исправительные.

Он сам чувствовал, что его реплики заводят его в дебри, но остановиться не мог. С какой радостью он очутился бы сейчас в каком-нибудь кабачке за кружкой пива. Черт дернул его принять приглашение.

— Но какое же преступление совершают ваши телячьи головы?

Право, это становилось забавным. Все лица, улыбаясь, смотрели на капитана. Что-то он еще скажет?

Капитан шел на приступ. Узкий воротник размяк, глаза слепли. Он выкрикнул, точно перед ним был целый неприятельский батальон:

— Никакого.

— Что?

— Это уже слишком!

— Господин капитан, попросил бы вас…

Генерал еще выше вскинул подбородок. Только старик Ванбиккер оставался неподвижным.

— Что вы говорите, капитан? Ведь провинились же они против дисциплины, — внезапно возбуждаясь, закричал младший Ванбиккер.

— Их судит военный суд, — отвечал генерал.

— Их судит полковой суд, из нескольких офицеров, часто тех самых, которые наложили уже взыскание на осужденных солдат.

Капитана нельзя было остановить. Он сам не мог бы остановиться, даже если бы захотел.

— Значит, наказывают солдата за то, что он уже был наказан?