Кто-то должен умереть

– Без него, кажется, и гром не грянет, и солнце не взойдет, – рассердилась жена и тут же взяла себя в руки. – А есть кто-то еще на горзионте?

Тот засомневался:

– Валерьян – самый лучший кандидат. Чем он тебя не устраивает?

– Мне он не нравится.

– Но чем?

– Лицом не вышел.

Мария хотела пошутить, но ее слова приняли всерьез. Борис нахмурился и сказал, что это еще не достаточная причина, чтобы презирать и третировать хорошего человека. Пусть у Валерьяна лицо похоже на калач…

– На черствый калач, – перебила жена.

– Да хоть на заплесневелый! Все равно он сделал немало добра.

– Особенно тебе!

– И мне в том числе!

– Вот как, – она прищурилась, начисто забыв все наставления, услышанные ранее по телефону. – Откуда ты это взял? Из ресторанных счетов, которые, между прочим, оплачивал ты?

– Да что тебя так задевают рестораны?

– Ты меня не понимаешь!

Эта фраза, которую от века и до века произносят все женщины и все мужчины, решившие, что им ничего не поделать с партнерами, которые никак не желают меняться в соответствии с их вкусами… Эта фраза Бориса вовсе не задела. Мария ждала скандала и уже каялась в глубине души, что вообще завела речь о Валерьяне. Борис играл вилкой и молчал, сдвигая брови.

– Может, и не понимаю, – сказал он наконец. – Но помочь могу. Дай ее телефон – я позвоню, если подвернется подходящая вакансия.

В ресторан тем вечером не пошли, но Мария, лежа в постели с открытыми глазами и отмахиваясь от комаров, думала, что лучше бы все повторилось, как в те вечера, когла она возмущалась напрасными тратами. По крайней мере тогда Борис был весел.

* * *

Третий глаз у Антона, разумеется, не открылся, а Настя так и не сумела устроиться на работу. Возможно, события эти и были неравноценными по значимости, но волновали их обоих. Антона – в шутку, девушку – всерьез.

– Что ты будешь делать, – иронично замечал он, массируя середину лба, когда допивал утренний чай. – Никак.

– Чего – никак? – хмуро спрашивала Настя, сидя перед ним в неплотно завязанном халате, из-под которого выглядывала ночнушка. Она уже настолько привыкла к парню, что воспринимала его как брата. Переодеваться, казаться привлекательной – все это было совершенно ненужным. Было уютно, просто, но не хватало интриги – того, к чему она давно привыкла, общаясь с мужчинами.

– Не прорезается мой третий глаз.

– Бог ты мой, – девушка раздражительно покосилась на Антона. – Ты совсем еще дитя. О чем думаешь?

– Да все о том же – как прозреть.

– Ты – идиот?

– Давай-давай, – порадовался тот. – Мама говорит – настоящий просветленный буддист должен вести себя так, что плюнь ему в глаза – он улыбнется.

– Это дурь, – Настя нерво теребила полы рубашки. – Мне кажется, ты издеваешься. Дело серьезное – я никак не могу найти работу.

– А зачем она тебе? – возразил Антон, в самом деле принимая мечтательный, отрешенный от мирских дел вид. – Разве ты не слышишь, что горы жаждут бури? Не чувствуешь зова реинкарнаций? Твой внутренний голос не говорит тебе, что сейчас убежит кофе?

Настя вскочила – кофе впрямь лился на плиту, только что вычищенную с порошком. Она застонала:

– Ты придурок. Неужели нельзя было сказать прямо: «Кофе вскипает!»

– Что в этой жизни происходит прямо? – философски заметил тот, размешивая сахар в чашке. – Рождение, и смерть, и твой сбежавший кофе – все это явления одного порядка. Кстати, я сегодня жду маму в гости.

Настя оглянулась, держа в руках турку:

– Приготовить что-нибудь?

– Нет. Она спасается на сырой морковке и рисовом бессолевом отваре.

– Никак не могу понять, – она снова отвернулась к плите, вытирая подтеки кофейной гущи мочалкой. – То ли вы все прикидываетесь дураками, то ли и впрямь – не в порядке. Мне нужна работа! Я никогда в жизни не сидела на чужой шее.

– Пора бы, – заметил тот. – Нам ты не в обузу.

– Но ты же не монах! – вспылила Настя. – Ты водишь служебную машину, таскаешь на горбу рекламные листовки, а пачка весит килограммов десять – я знаю. Как ты можешь смеяться над деньгами?

– Деньги – ничто, – просветленно ответил Антон. – Успокойся. У меня нет блата в психиатрических клиниках, а без блата там тебя начнут бить.

– Это ты туда попадешь!

– Как сказать.

…Она первой схватила телефонную трубку и рявкнула туда такое «алло!», что сама едва не оглохла. После краткого затишья возник голос:

– Извините? То есть прости, Настя. Это ты? Борис звонит…

Последнюю фразу он произнес, будто переведя ее с английского.

– Ой, – испугалась девушка, оглядываясь на замершего Антона. – Точно, я. Извините. Я… Не ожидала.

Ее уверили, что ничего страшного не произошло. Всякое бывает. Настя внутренне сжалась – он все понял, услыхав в ее голосе панику.

– Встретимся?

– Хорошо, – она снова взглянула на парня. – Насчет работы?

– Есть варианты.

Настя легко вздохнула. Наконец. Этого она хотела, на это надеялась – и вот надежды сбылись. Пусть Антон иронизирует, явно издеваясь на просветленным состоянием буддистов. Пусть его мама ласково с ней говорит. Пусть Котик болеет – или не болеет, а смирно лежит, будто он тоже достиг какой-то своей собачьей нирваны. Главное – у нее будет работа.