Кто-то, с кем можно бежать

Из переполненного ящика стола он вытащил листы бумаги и толстые блокноты. Рылся в них, пока не нашёл лист с бледно напечатанным текстом. Копия с копии. Она прочитала: я, нижеподписавшийся, заявляю, что пришёл в общежитие артистов г-на Песаха Бейт-Алеви по собственному желанию без принуждения. Торжественно обещаю уважать законы заведения и подчиняться руководству.

– Распишись здесь, – указал он ей толстым красным пальцем, – имя и фамилию.

Минута колебаний. Тамар Коэн.

Песах Бейт-Алеви прочитал, скривившись:

– Тут все вдруг становятся Коэнами, – сказал он, – давай-ка паспорт.

– У меня нет.

– Так другой документ, что-нибудь.

– У меня ничего нет. Я убегала в спешке и не взяла.

Его огромная голова в сомнении склонилась набок. Через минуту решил уступить:

– О-кей. Пока что пусть будет так. Теперь, я могу обеспечить здесь место для ночлега, комнату и кровать, еду два раза в день, обычную утром и горячую вечером. Деньги, которые ты зарабатываешь пением, ты отдаёшь в общежитие за жильё и еду. От меня ты получаешь тридцать шекелей в день на сигареты, питьё и мелкие расходы. Только я тебя по-хорошему предупреждаю, даже не думай меня провести. Спросишь, почему?

Тамар спросила почему.

Он отклонил голову назад и улыбнулся ей поверх зубочистки.

– Ты девушка нежная, так что лучше не вдаваться в подробности. Конечный итог такой – Песаха не обманывают. Мы поняли друг друга? – В один миг Тамар увидела то, о чём говорил Шай, как быстро, почти незаметно один человек в нём сменился другим. – Не то, чтобы не пытались, – он на миллиметр расширил улыбку и вперил холодный взгляд в самые глубины её души, – всегда найдётся умник, который думает, что он будет первым, кому удастся, – на мгновение она увидела кудрявого парня со сломанными пальцами у железной ограды на площади, медленно, опустошённо плетущегося, – но тот, кто, скажем, попытался, больше не пытается. Больше ничего не пытается. – Его глаза, в панике подумала Тамар, что-то не так с этими глазами, они у него ни к чему не прикреплены. Она не знала, что делать, чтобы прекратить эту постыдную дрожь в ногах.

– Одеяло и матрац возьмёшь в последней комнате, в конце кор-р-ридора, где электрические щитки, и поищешь себе комнату. Тут много пустых. Вечером в девять есть ужин в столовой, второй этаж. В двенадцать тушится свет. Кстати, что за собака?

– Она моя.

– Значит всё время только с тобой. Рядом. Мне не надо, чтоб она кого-то тут покусала. Она привита?

– Да.

– А еда для неё?

– Я о ней позабочусь.

– Хорошо. Тебе ррразъяснили, что ты делаешь?

– Нет.

– Ладно, потом. Не всё сразу. – Он снова начал набирать номер и остановился. – Минутку, ещё кое-что: ты употребляешь?

Она не поняла, потом поняла.

– Нет. – Только бы не искал в рюкзаке, подумала. Там у неё была эта "пятёрка" в полиэтилене.

– Не вздумай употреблять здесь. Один раз поймаю – отведу прямо в полицию.

Его мать, стоявшая рядом с ним, энергично закивала.

– Я не употребляю. – Но он смутил её, это точно. Она думала, что тут все употребляют. Так сказал ей Шай по телефону, когда рассказывал об этом месте и умолял прийти и спасти его.

– У нас здесь, – Песах неожиданно повысил голос, – только чистое искусство, вся остальная грязь – не у нас, ясно? – Тамар вдруг показалось, что он говорит не ей, а кому-то, кто может прятаться в комнате или за окном и подслушивать.

– Постой, постой, – он снова положил трубку и пригляделся к ней, – ты всегда так?

– Как так?

– Так, что не слышно.

Тамар смущённо стояла, опустив руки.

– Как же ты вообще поёшь, если говорить не можешь?

– Я пою, я пою. – Она повысила голос, стараясь оживиться.

– Ну-ка спой, посмотрим. – Он вытянул свои большие ноги.

– Здесь? Сейчас?

– Конечно, здесь. Посмотрим на тебя, что у меня время есть по концертам ходить?

На мгновение она остолбенела, обиженная: прослушивание? Здесь? Но сразу же вспомнила, что она здесь делает, и подавила маленький бунт. Закрыла глаза, сконцентрировалась в себе.

– Давай, прелесть моя, что, привести группу поддержки? Я с тобой весь день терять не намерен.