Кто-то взрослый

Поэтому я говорю что-то вроде: «Скоро вас захватит новая страсть» – и выбираю что-нибудь достижимое. Что-нибудь, что позволит им гордиться собой. Воспитывать ребенка, помогать в библиотеке, стерилизовать собак, защищать окружающую среду. Самое главное – предупреждать, а не утверждать. «Скоро вас захватит новая страсть… осторожнее, не то она затмит все остальное, что вам дорого!»

Я не говорю, что это всегда так просто, но это часто так просто. Люди мечтают о страсти. Мечтают о смысле жизни. И когда они их находят, то возвращаются к вам, потому что вы предсказали им будущее. Хорошее будущее.

Сьюзен Бёрк была другой. Она с самого начала казалась умнее. Я вошла в кабинет одним дождливым апрельским утром, только что закончив дрочить клиенту. Я оставила за собой несколько давних завсегдатаев, в том числе этого придурковатого, но милого богача, который звал себя Майклом Одли – «звал», потому что богач вряд ли сообщит мне свое настоящее имя. (Майк Одли: рос в тени брата-крепыша; в колледже вошел в силу; страшно умный, но не задается по этому поводу; время от времени выходит на пробежку. Как мне кажется.) Единственное, что я знала о Майке наверняка, – он любит книги. Он рекомендовал книги настойчиво, с жаром, как другу. То, что надо будущему умнику, то есть мне. «Ты просто обязана это прочитать!» Вскоре у нас образовался собственный частный (и порой липкий) книжный клуб. Майк обожал классические истории о сверхъестественном и старался заразить меня своей страстью («В конце концов, ты же медиум», – улыбался он). В тот день мы обсудили темы одиночества и тоски в «Призраке дома на холме», Майк кончил, я протерла руки дезинфицирующим средством и схватила следующую книгу из его библиотеки – «Женщину в белом» («Ты просто обязана ее прочитать! Это одна из лучших книг всех времен»).

Затем я взъерошила волосы, чтобы больше походить на ясновидящую, одернула блузку в деревенском стиле, сунула книгу под мышку и выбежала в главный кабинет. Часовой механизм дал сбой: я опоздала на тридцать семь секунд. Сьюзен Бёрк ждала меня. Она нервно встряхнула мою руку, словно птичка, и я поморщилась от боли в запястье. Я уронила книгу, и мы стукнулись лбами, пытаясь ее поднять. Начало в духе «Трех балбесов», не подобающее медиуму.

Я усадила ее в кресло и глубокомысленно спросила, что привело ее сюда. Самый легкий способ сказать людям, чего они хотят, – спросить их, чего они хотят.

Сьюзен Бёрк чуть-чуть помолчала, потом ответила тихо:

– Моя жизнь распадается на части.

Она была очень привлекательной, но настолько настороженной и нервной, что разглядеть это было нелегко. Увидеть ярко-голубые глаза за стеклами очков. Представить тусклые светлые волосы распущенными. Несомненно, она была богата. Ее сумка была слишком простой, чтобы не стоить целое состояние. Мышиное платье было хорошо пошито. А может, оно и не было мышиным, просто она так его носила.

«Умная, но лишенная воображения, – подумала я. – Конформист. Всю жизнь боится сказать или сделать что-нибудь не то. Не уверена в себе. Возможно, ее запугали родители, а теперь запугивает муж. У мужа горячий нрав. Каждое утро она мечтает об одном: дотянуть до вечера без скандалов. Грустная. Наверняка из грустных».

Сьюзен Бёрк начала всхлипывать. Она плакала полторы минуты. Я собиралась вмешаться через две, но она перестала плакать самостоятельно.

– Не знаю, зачем я пришла, – сказала она и достала из сумки пастельный носовой платок, но сморкаться не стала. – Это какое-то безумие. Все становится хуже и хуже.

Я выдала безупречное: «Ну, ну, полно!», – не прикасаясь к ней.

– Что происходит в вашей жизни?

Она промокнула глаза и взглянула на меня. Моргнула.

– Разве вы не в курсе?

Она улыбнулась. Чувство юмора. Неожиданно.

– И что мы будем делать? – спросила она, собравшись, и помассировала точку на затылке. – Как это работает?

– Я психолог-интуит, – начала я. – Вы знаете, что это значит?

– Вы хорошо разбираетесь в людях.

– И это тоже, но я не просто строю догадки. Задействованы все мои чувства. Я ощущаю вибрации, которые исходят от людей. Я вижу ауры. Я могу учуять запах отчаяния, лжи или депрессии. Этот дар у меня с пеленок. Моя мать была женщиной с неуравновешенной психикой и постоянно пребывала в депрессии. Ее окружала темно-синяя дымка. Рядом с ней у меня тревожно звенела кожа, словно струны пианино. От матери пахло депрессией. Для меня депрессия пахнет хлебом.

– Хлебом? – удивилась она.

– Это просто запах отчаявшейся души.

Надо выбрать какой-нибудь другой аромат для грустных девушек. Палая листва не подходит, слишком просто, и все же что-нибудь землистое. Грибы? Нет, недостаточно элегантно.

– Хлебом, – повторила она. – Так странно.

Люди обычно спрашивают, чем пахнет их аура. Так они вступают в игру. Сьюзен неловко поерзала.

– Я не хочу показаться грубой, – начала она, – но… кажется, это не для меня.

Я ждала. Многие недооценивают силу сочувственного молчания.