Кто в тереме?

– Тебе как, на пальцах объяснить или сам дотумкаешь? Большой уже мальчик! – издевательски ухмыльнулся санитар. – Вляпались вы со своим батей, так уж не дергайтесь. Делай то, что тебе велено. А то жить вам красиво хочется, а на расплату жидковаты оба. Приведи девку в подъезд, остальное тебя не касается.

Оля пришла нарядная, взволнованная. Встречавший ее на остановке Леня, смущаясь, сказал, что обстоятельства изменились, он не может пригласить ее к себе домой. Сторож просил его подежурить негласно, у него дома какой-то форс-мажор, а они в дружеских отношениях, нельзя отказать. Ему страшно неловко, но, если Оля не против, он постарается превратить бендежку на время ее визита в сказочный дворец.

Хотя некоторое чувство разочарования имело место, Оля не была против. В конце концов, какая разница, днем раньше или позже она увидит дом любимого?

Они подошли к строящемуся больничному корпусу уже в темноте. В бендежке горел свет, и глухо доносилась песня «Ах, какая женщина!» Должно быть, работал переносной телевизор, Леня его почему-то не выключил. Любимый обнял ее, прошептал:

– Хочешь, я покажу тебе звезды?

– С ума сошел, – засмеялась Оля. – Какие звезды – небо все в тучах?

– Если подняться повыше, их можно увидеть, ты разве не знала? Хочешь, я покажу тебе нашу с тобой звезду? Ее хорошо видно.

Не слишком Оле хотелось тащиться в темноте куда-то наверх, хоть Леня и запасся фонариком. Но она не хотела показаться любимому скучной неромантичной девушкой.

Они поднимались по лестнице все выше, девушка уже утомилась, да и Леня дышал тяжело. Наконец, остановились.

Леня, открыв дверь, подвел Олю к бетонной плите, выступающей из стены, – будущему балкону, еще не огороженному перилами.

– Смотри! – сказал. И отступил вбок, гася фонарик.

Она, задрав голову к небу, не почувствовала, что из кромешной тьмы выдвигается высокая коренастая мужская фигура. От сильного толчка девушка, захлебываясь криком, полетела вниз.

Уронив фонарик, поскуливая, Леня мчался вниз по темным лестничным пролетам, норовя свернуть себе шею. Его преследовал уже смолкнувший крик Оли.

Только чудом не переломав себе ног, он выскочил на улицу через дыру в заборе, про которую знали все работники больницы и больные. Там пошел шустро, с трудом удерживаясь от бега и проклиная всех на свете, начиная с крестного.

В какую историю он его втянул! Будь проклят и он, и его клад с грядущей распрекрасной жизнью!

Зварыкин, чертыхаясь и пятясь, подсвечивая фонариком, вытирал какой-то ветошью следы двух пар обуви. Невозможно было в темноте разобрать, где чьи следы! Что ботинки этого слизняка, что сапоги девицы, следы были по размеру одинаковые.

Вообще, предполагалось вытереть только следы паршивца, оформив все как самоубийство. Благо, опыт у этого доморощенного донжуана по части девичьих самоубийств уже был. Тьфу, куда эти дуры смотрят!

Сам Зварыкин предусмотрительно поднялся наверх в носках, ботинки были у него в полиэтиленовом пакете, а обулся он уже внизу, на асфальте. Ветошь сунул в пакет из-под ботинок.

Как оно теперь все пойдет? Не сдулись бы да не раскололись эти два придурка-родственничка. Испортят дело в самом конце, когда оно почти сделано.

Он еще подошел к телу, посветил. Подтянул к себе отлетевшую в сторону сумочку, порылся. Нашел в кармашке телефон. Выбрался с больничного двора тем же путем, что и Юдин, через дыру в заборе, чтоб не отсвечивать на проходной.

Эпилог

Отгремели салютами и петардами утомительные новогодние праздники, работающий люд начал втягиваться в трудовые будни. Лидия Федоровна Херсонская отвела скромные сороковины по мужу.

К Крещению, наконец, ударили морозцы, и даже лег робкий снежок. Небо разъяснилось, стало выше и поголубело. Евдокия Валерьяновна Горохова, вспомнив про оставленные в кабинете районного ОВД зонты, выбрала время, чтобы зайти и забрать их.

Для компании она упросила сходить с ней Людмилу Петровну, робела одна. Она теперь стала бояться людей, ходила в черном платке и глаз на встречных не поднимала.

Как ни утешали ее близкие, как ни старались развеять и отвлечь, она выслушивала слова сочувствия, но не проникалась. Как это – не ее вина? А чья же? Это она вырастила дочь, которая стала, как ни выбирай гладких выражений, наводчицей. Угробила собственную бабушку.

При этом не перестала быть Дуне дочерью, родной кровинкой. Ее крест, ей и нести.

Людмила Петровна, в свою очередь, подключила свою соседку.

– Тебе не хочется сходить в угрозыск? Оперов поблагодарить?

– С чего бы это? – вытаращила глаза Лида. – Они за свою работу зарплату получают!

– Но ты же сомневалась, что Бурлаков найдет убийц Гарика? Жаловаться на него хотела, хамила ему. Хотя бы из чувства справедливости: признаться, что была неправа.

Чувство справедливости Лиде тоже было присуще.

– Ну, разве что… – скрепя сердце, протянула она с неохотой.

Так втроем они и явились в РОВД. Поздравили с прошедшими и грядущими праздниками.

– Эта Кира… – сказала Дуня, уже уходя. Вы знаете, куда ее после суда отправят?