Кто вынес приговор

43

 Слышалось иногда Косте — кто–то ходит во дворе: то останавливался, разглядывая со всех сторон дом, где они сидели, то с мерным скрипом переступал опять ногами. Но это был лишь ветер, налетающий сюда с берега реки, ветер, то гаснущий, то снова разгорающийся, как пламя на сухом хворосте. Не любил Костя эти засады. Сколько, бывало, попусту терялось времени. Щелчок сухого дерева разбудил кота, дремлющего на печи. Кот мягко и бесшумно прыгнул на ноги Грахову. Тот сидел, откинувшись головой к стенке печи, чтоб не заснуть, тыкал в десну спичкой. Кот шмякнулся ему на колени, заставил дернуться судорожно, выхватить наган из кармана. — Фу, черт, надо же так напугать… Костя засмеялся. Не хватало только стрельбы… То–то бы вышла засада. — Хорошо еще, не домовой прыгнул, — сказал он. Грахов, засовывая наган в шинель, улыбнулся виновато. Вздохнул даже с облегчением: — Перед самым лицом. Когтями бы за нос… Косте вдруг вспомнилась маленькая собачонка со взъерошенной шерстью. Осенью двадцатого года было это дело. Вот она крутится возле подвала, в котором держали засаду агенты, возле окошечка, узкого, запыленного, пытаясь просунуться в него, чуя там людей. — Помнишь, как мы брали Лаптя?.. Струнин собаку хотел пристрелить, чтобы не выдавала… — Как же, — улыбнулся Иван. — Наганом взялся ей грозить, как будто она понимает что… Он покачал головой, тише уже сказал: — Недавно встретил Струнина. Рубец от пули только на скуле был, а теперь на шею перешел. Вроде длиннее стал даже… — Мечтал он всегда о земле, — вспомнил сейчас Костя. — Бывало, закурит — и о плуге, о лошади. Теперь вот на земле. Доволен… — Я бы тоже взялся мастерить, — проговорил Иван. — Токарное дело знаю. Два года работал в ремонтных мастерских. Встань к станку, — наверное, получилось бы. Как ты думаешь, Костя? Костя улыбнулся. Но промолчал. Он только подумал, что все они, агенты, о чем–то да мечтают. Вот Саша Карасев — тот об учительстве. Двоих мальчишек во дворе обучает грамоте. Вот Каменский. Этот монтер. И какая неполадка в губрозыске — ищут Каменского. И с каким он удовольствием начинает ковыряться в проводках, крутить лампочки. Николин — тот строгать что–нибудь. Плотник бы вышел знатный. Нил Кулагин, может быть, в циркачи пошел бы подымать тяжести. Вася Зубков — тот на рабфак, как говорил в Новый год начальник губрозыска… Но все это они только мечтают. А свою нынешнюю работу любят и не променяют ни на что. Вон как–то Карасев вгорячах начал махать заявлением. На другой день как ни в чем не бывало шел с Костей, в обход по городу. Опять поверишь Ярову, что они устали смертельно в этих бесконечных блужданиях по городским закоулкам, по бандитским гнездам, рискуя получить каждый день пулю или нож в спину. Но предложи им тихую работу — обидятся. Они все комсомольцы, все члены РКП(б) или же сочувствующие коммунистам. И цель у них одна — чтобы не стало в городе профессиональных преступников, чтобы не стало остатков белогвардейщины, чтобы не драли спекулянты по три цены за простые холщовые портки или рубахи, чтоб не отнимали хлеб у рабочего с автозавода или швеи из швейной мастерской, у ребятишек из подвалов. — Весной я видел Струнина, — прервал думы Кости Иван. — Закурили возле Мытного. Хвалился: мол, завтра в поле, на десятину на свою. А как прощаться стали, и говорит: «Ну, как вы? Часто вспоминаю я вас там, в деревне… Рад бы опять к вам, да ведь не своя воля…» Он насторожился, встал со стула, легонько откинул занавеску, прислонился лбом к стеклу. — Сани, — шепнул быстро. Прильнул и Костя, вглядываясь в проулок, полный сизого света приближающегося утра. В него въезжали сани, черная тень лошади остановилась возле дома Горбуна. — Вот те и хозяин муки, — шепотом заметил Иван. Он глянул на Костю. — Подождем, — тихо ответил тот на немой вопрос. — Не зря, значит, вчера вечером уходил куда–то старик… Торговать ходил муку… Из дома вышел Горбун, просеменил к сараю. Теперь и лошадь двинулась к сараю. Немного погодя в дверях показалась фигура грузчика. Вот он сбросил мешок на сани, разогнулся, и в свете фонаря на столбе с улицы Костя узнал его — того мужика в малахае, что кричал во дворе булочника Синягина. — Идем, — кивнул он Грахову. Они быстро прошли проулок и остановились возле саней. Возчик нес очередной мешок, не замечая агентов, бурчал: — Сам спит, а меня погнал… Ишь ты, приспичило, знать, ему… Черти буржуйные… Он сбросил мешок, оглянулся и отступил. — Синягину мука понадобилась, значит?.. — спросил Костя, похлопав по мешку. — Из «Хлебопродукта». Ах, старик, — добавил он укоризненно. — А говорил, ничего нет, хоть все обыщите. Горбун, стоявший у сарая, наконец–то пришел в себя. Он повертел головой, зыркнул глазами по забору, точно искал дорогу к бегству. Вот засмеялся, заикаясь, похвалил агентов: — Это я понимаю… Высидели или зараз попали? — Тебе не все равно, — ответил сердито Иван, а Костя приказал: — Собирайся. Вместе с нами пойдешь к Синягину. — Уж не трогали бы старика, — попросил Горбун, но, не дождавшись ответа, заскрипел снегом.

44