Кто вынес приговор

Один никогда не принимал решения Викентий Александрович. На государственной бирже есть биржевой комитет, и на подпольной бирже есть тоже свой подпольный комитет. В номерке постоялого двора и трактира "Хуторок", что за Волгой, на самом берегу, у перевоза. Вот она - тройка этого биржевого комитета. Он, Викентий Александрович, гофмаклер, и два маклера: Иван Евграфович Пастырев, владелец этого "Хуторка", и Егор Матвеевич Дужин, местный скотопромышленник, откормщик свиней. Викентий Александрович - аккуратный и спокойный, со светлой бородкой "а-ля ассириец", с трубкой в зубах, с вечной иронией в голубых глазах. До революции домовладелец двухэтажного дома и подрядчик крючных работ. Теперь просто кассир при фабрике.

Иван Евграфович - маленький, с розовым мальчишеским лицом, быстрый на ногу - так что не дашь шестидесяти, если посмотришь на его хлопоты со стороны. Одет в простенькую купцовскую поддевку, сапоги, потирает всегда зябко руки, быстренько, незаметно, точно в цирке фокусник, собирающийся обмануть зрителя ловким номером.

А Егор Матвеевич грузен, осадист, пригнут. Шея втянута в плечи. Лицо красное, припухлое, глаза сжаты - полоски вместо глаз. Не за них ли Егору Матвеевичу блатной мир - ой как давно это было, до революции еще до первой, - дал кличку Хива. За последнее преступление вынес окружной суд Дужину пятнадцать лет. Отсидел лишь двенадцать в Тобольском централе и освободился в семнадцатом по амнистии Временного правительства. Вернулся в город и вдруг остепенился. Женился, детей, правда, нет, но купил на какие-то деньги дом, большой сарай в огороде. С нэпом вот стал откармливать свиней для продажи в трактир "Хуторок", в колбасные заведения. Мало кто знает о большом уголовном прошлом Егора Матвеевича. Разве что Иван Евграфович. До революции официантом бегал Иван Евграфович между столиками в шикарном ресторане города - в "Царьграде". А Егор Дужин садился, бывало, за его столик. Бывало, гулял на широкую ногу, заплескивая все вокруг себя шампанской пеной, расстреливая пробками высокие потолки...

Ну, помнит еще Горбун. Живет такой старик горбатый в одном из переулков, близко к железной дороге и пустырям, в маленьком согнутом домишке. С ним Егор Дужин на "дела" ходил даже. Но стар стал Горбун. Только до базара разве, купить еды, да в керосиновую лавку, да в ближайшую церковь, поставить свечку в замоление прошлых уголовных грехов...

Ну, и еще не забыл Дужина, конечно, Сынок. В пятом году вместе они уходили на этап. За одно преступление уходили. Через год бежал из централа этот тоненький красивый мальчик с черной душой злодея. В мировую войну грабил беженцев. После революции "завалился" снова в тюрьму, во время белогвардейского мятежа бежал, попал в список Центророзыска, по которому его при задержании надлежало доставить в "Московской губернии Таганскую тюрьму". Был Сынок средних лет мужчина, но юношески тонкий, всегда молчаливый, с выпуклыми глазами, пергаментной кожей лица, вставными белыми зубами. Пробыв недолго в одном городе, совершив крупное ограбление, исчезал. Сейчас, вернувшись в город, он сидел в "кишлаке", бараке у реки, на чердаке, подкармливаемый старой наводчицей Марфой...

Для всех других Дужин - добропорядочный гражданин, готовый помочь соседу подпереть забор падающий, срубить пару венцов или же готовый половить рыбку сеточкой на Волге, посидеть на завалинке, жалуясь на низкие цены за свиное мясо.

Викентий Александрович, например, не знал, кто такой в прошлом Дужин. И потому всегда радушен к нему, всегда с распростертыми объятиями. Бывает, даже подарочек поднесет ему - то одеколон, то хорошего табачку, то кумачовый платок. И когда советуется, в первую очередь взгляд на Егора Матвеевича.

- Есть фанера, почтеннейшие.

Это его любимое словечко. Не господа, не товарищи, а почтеннейшие. Среднее выходит между теми словами.

- Как смотрите?

Помолчат два его подручных маклера, потом первым, как всегда, рыкнет Егор Матвеевич:

- Фанера - дело прочное. Надо брать...

Редко открывает рот Егор Матвеевич. Зубов осталось впереди на счет, и те обломаны и погнуты. А вставить золотые мог бы. Куда только и копит. Может, на благотворительные цели? Может, собирается строить церковь или богадельню для старых людей? Кто его знает. Ясно Викентию Александровичу только одно, что жалеет Дужин тратиться на свои зубы.

- Фанера, она и мне сгодится. Пол под свиньями совсем прогнил, подлатать надо бы.

Иван Евграфович потрет ладошки, оглядит стол, кровать. Вот ведь - уже который год он хозяин, владелец, а въелись в душу повадки официанта. И здесь не хозяин он, а официант. То смахнет со стола пепел, то поправит скатерку, то вдруг невольно как-то согнется в поклоне, точно перед богатым клиентом за столом, и улыбочка на лице паточная. Никак не вытравляется ресторанное прошлое.

- Я как и все...

Это у него привычный ответ. И принюхается - не тянет ли в номер через отдушину в печи гарь снизу, из кухни. Вроде как пахнет. Черт бы драл этого повара, опять с похмелья, опять льет пробу на плиту.