Кто вынес приговор

- Нет, не слышал, - как-то обиженно даже ответил торговый агент кредитного товарищества. - Никогда.

Он подписал протокол и ушел, все с той же обидой на крупном лице. После его ухода Викентий Александрович укоризненно проговорил:

- Забавного человека зачем-то привели.

Его стали спрашивать про деньги. О процентах. О лавочниках, которым он ссужал эти деньги под проценты. О Замшеве, Дымковском, Охотникове... Он отвечал быстро и все так же покусывал мундштук трубки.

- Ссужал я и Замшева, - сказал он на один из вопросов. - Василий Васильевич сам даже обращался ко мне. И я выручал. Как всегда. Заложишь кольцо в ломбарде или продашь на толкучем рынке. А что получал проценты бог ты мой - эти жалкие гроши...

- Обыск обнаружил целое состояние, - перебил его Яров. - Как же так?

- Сам не знаю, - удивился Трубышев. - Дают долг, я кладу, не смотрю. Знаете, как в копилке... Побренчал, а она полная...

- Ну, а тысячу червонцев Вощинину вы тоже выдали, продав кольца покойной жены? - вдруг спросил Подсевкин. Это был вопрос, который они специально готовили напоследок и неожиданно. Усыпить, ослабить внимание бывшего кассира показаниями, которые давно были записаны в протоколы, и задать этот вопрос.

И наконец Трубышев сдался. Он уронил руку с трубкой на колено. Вот теперь он оглядел невольно сидящих в комнате, спросил, и голос был глух и робок:

- Это кто же вам сообщил?

- В трактире "Хуторок", - ответил теперь Яров.

- Вот как, - растерянно пробормотал кассир, сунул снова трубку в зубы, думал торопливо, прикидывал, вспоминал, гадал. Откуда эта точная цифра? Кто мог сказать?

- Вы дали деньги, полагая, что Вощинин уедет и след заметется, сказал Подсевкин, подсаживаясь к столу, записывая слова кассира в протокол. - Но Вощинин, купив билет на поезд, почему-то пошел гулять и искать свою даму сердца - этого Лимончика, а иначе говоря - Зинаиду Одинцову из "Северных номеров". И в конце вечера его убивают. Убивал Сынок? Вы знали о Сынке? - резко уже спросил он. - Не молчите, гражданин Трубышев. Вопрос несложный...

- Нет, не знал...

- Это точно? - теперь спросил Яров.

- И в глаза не видел, и слышать не слышал, - буркнул Трубышев. Он сложил руки на коленях и неожиданно дрогнувшим голосом заговорил:

- Я не имею отношения к убийству. Деньги я дал Вощинину, потому что он просил. Но почему Вощинин ездил за ордерами - не знаю. Куда хотел он уехать - тоже не спрашивал. Почему убили его, как и вы, теряюсь в догадках... Есть моя вина, что беру проценты с лавочников, но ведь дают они сами, как не уважить людей. Обидятся...

- Значит, ваша вина только в процентах? - спросил Яров.

- Только в них... Как дошло до вас о том, что я ссудил Вощинина, ума не приложу.

- Через трактир "Хуторок", - напомнил Подсевкин. Трубышев рассмеялся, уверенность снова легла на его лицо:

- Возможно, что я кому-то проболтался за столом. Или же сам Вощинин наболтал там в "Хуторке"... Поясните, пожалуйста...

- После мы вам поясним, - ответил Яров. - Не раз еще встретимся, не раз еще будем вспоминать...

- Дело ваше, - пожал плечами Трубышев.

Когда дежурный милиционер увел арестованного, все трое переглянулись.

- Может, взять и тех двоих, - обратился Подсевкин. - Наверняка Пастырев и Дужин - его подручные... Та самая "черная биржа"...

Яров нервно постукал пальцами по столу:

- Я тоже считаю, что эта тройка и есть та самая "черная биржа", но брать их рано. Прежде всего надо взять Сынка. Особо опасный - на улицах. Вон, - кивнул он тут на Костю, - уж не он ли собирался раздеть нашего инспектора... Возьмем Сынка - и сразу же возьмем остальных. Сорвать можем всю работу. И потому наблюдение, самое тщательное, за трактиром и за домом Дужина.

- Сергей Сергеевич, - обратился теперь он к Подсевкину. - Что у тебя?

- Фотография есть, - ответил Подсевкин. Он выложил на стол фотографию. - Специально ездил в Положиновскую волость. Разыскал дом в деревне, откуда родом Сынок. Мать у него старая. Втерся к ней в доверие. Спрашивал осторожно: мол, где сын. Не ответила. Не видела - и все. Может, наказано не говорить. Но сумел я стянуть у нее старую фотографию со стены, там ему пятнадцать лет. С родителем снят, с мясником. Стоит батька, вот он в фартуке и в чехлах два мясницких ножа, а рядом сын - тоненький красавчик, кудрявенький ангелочек...

Он показал фотографию, потом передал Ярову. Яров, посмотрев ее, передал Косте.

- Он самый, - приглядевшись и с каким-то волнением проговорил Костя, - тот, что в новогоднюю ночь просил прикурить.

- Надо раздать агентам, - сказал Подсевкин. - Размножить и раздать...

Он защелкнул застежку портфеля и глянул на Костю, щуря глаза:

- Хотел я было прачке Синягина предъявить фотографию, а ее след простыл. Расчет уже взяла. Может быть, ты знаешь, где она, Костя? Похоже, что она была здесь в Новый год.

- Что же я - хожу к ней на свидания? - растерянно ответил Костя, представив сразу, как где-то улицами идет с котомкой девушка в длинном пальто, в пробитых чулочках. Откуда ей знать, что он был на табачной фабрике.