Кто живёт на чердаке? Сказки про домовых

Она почему-то сразу вдруг, твёрдо и со всей определённостью поняла, что никогда и ни за что не сможет сделать ничего плохого этому крошечному розовому существу, бессмысленно лопотавшему что-то в своей кроватке.

Всю ночь Маруня баюкала маленькую Адочку, а под утро заснула сама, усталая и неожиданно счастливая.

С этого дня Маруне стало совершенно некогда безобразничать по дому. Ведь надо было проследить, чтоб Адочку не продуло сквозняком, чтоб она не чихала от пыли, чтоб её не разбудил вдруг шум или звон… В доме воцарились покой и порядок.

Домовые и кикиморы из деревни смеялись над Маруней. «Ишь, чего удумала!» – говорили они. «Каждому своё дело назначено!» – говорили они.

Поначалу Маруня ни на кого не обращала внимания, но всё-таки ей было обидно. «Это что ж такое, – думала она, – выходит, как родилась я кикиморой, так теперь мне всю жизнь вредничать обязательно?»

В конце концов она решилась идти просить совета к старейшему и мудрейшему из окрестных домовых – Старшему Хозяину, домовому из барской усадьбы.

– Что ж… – задумчиво сказал Старший Хозяин, выслушав Марунин рассказ, и огладил густую седую бороду. – Всякое на свете бывает. И знаешь, я слышал – случается, коли люди добрые и хозяева справные – так и кикимора им помогает. Не слушай ты никого. Знаешь, кем быть и какой быть – только тебе самой решать.

Окрылённая этими словами, Маруня решила стать лучше всех домовых в округе. «Чем это я, интересно, хуже иных-прочих?» – думала она.

С тем же рвением, с каким прежде пакостила и безобразничала, она теперь убиралась и следила за порядком в доме. Отныне молоко и сливки в доме не скисали вообще никогда, хлеб и каша выходили вкуснейшими в деревне, полы и бельё будто сами собой становились чистыми, посуда никогда не билась, а любое начатое хозяйкой рукоделие за ночь оказывалось законченным. У Маруни обнаружились исключительные способности к вязанию и вышиванию, и хозяева теперь частенько находили то там, то сям вышитую салфетку или вязаную детскую шапочку.

Однажды Маруня, привычно забираясь на ночлег за печку, обнаружила там стоящую на полу чашку с молоком, накрытую сверху кусочком свежего белого хлеба.

«Мне? – изумилась Маруня. – А кому же ещё?! Мне!»

Она так растрогалась, что даже передумала спать, а затеяла среди ночи генеральную уборку.

А хлеб и молоко с этих пор хозяйка регулярно оставляла для Маруни за печкой.

Время шло. Пока Адочка была совсем малышкой, Маруня была всё время так занята, что даже не заметила, что в деревне происходит что-то странное. Мимоходом услышала как-то, что Старший Хозяин вместе с Соколовскими уехал куда-то. «Значит, так надо было», – подумала Маруня и вернулась к своим делам.

А дочка росла и постепенно выросла во взрослую девушку Аделаиду. И однажды наступил день, когда Аделаида собрала вещи и уехала от родителей в город, чтобы учиться на доктора. Но перед отъездом, собирая вещи, она, прищурившись, посмотрела за печку и сказала, как учила её мама:

– Домовой, домовой, поехали со мной!

«Мне?!» – снова изумилась Маруня. Но ведь не было в доме других домовых! И она счастливо поняла: «Мне!»

И Маруня поехала в город вместе с Аделаидой. Жили сначала в общежитии, потом Аделаида вышла замуж, и Маруня нянчила уже её сына, и уже для него она вязала шапочки и пинетки.

Больше всего на свете Маруня любила вязание и свою Аделаиду.

А больше всего в городских домах ей понравилось то, что домовые и кикиморы здесь называли себя одинаково – квартирными, и вели себя с хозяевами так, как им хотелось. Хорошим хозяевам – помогали, плохим – вредили… Правда, ни в домовых, ни в квартирных здесь почти никто не верил уже. «Зато – равноправие!» – радовалась Маруня.

Много лет спустя, переехав с постаревшей Аделаидой Семёновной на новую квартиру, она снова встретилась со старым знакомым – Старшим Хозяином, который звался теперь Соколовским-Квартирным. Теперь они иногда ходили друг к другу в гости и вспоминали прежние времена.

Правда, от прошлого своего Маруня так никогда до конца и не могла освободиться. И хотя все юные квартирные в доме и без того относились к ней с большим уважением, она всё время будто кому-то что-то доказывала и очень любила повторять: «Мы-то из старых домовых!» – будто зачеркивая тем самым своё кикиморино прошлое…

* * *

– Интересно, – сказала Люба, обращаясь к Нюсе, – так ты, выходит, тоже кикимора?

– Сама ты кикимора, – обиделась Нюся. – Я квартирная. Урожденная, между прочим.

– Эх, ты, – вздохнул Соколовский-Квартирный, – урожденная… Да лучшей квартирной, чем Маруня, вам во всем доме не найти.

– Молодец она всё-таки, – задумчиво подтвердила Люба, а потом нахмурилась. – Ну хорошо, – сказала она. – А кошка-то тут при чём?