Куб

По древним монастырям Костромы я рассекал, уже будучи "нарядным". По-детски добрыми глазами любовался я красотами старины, непрестанно щёлкая фотоаппаратом, словно буржуазный турист, и иногда чинно беседуя с преподавателями, которые всё почему-то стали казаться такими хорошими, свойскими людьми. На местном базаре я даже купил маме в подарок берестяной туесочек - мне захотелось порадовать её костромским сувениром.

Втыкаю всё чаще и чаще. Глаза закрываются сами собой, голова медленно стекает вниз, и, когда она достигает низшей точки траектории падения, я стремительно и как бы испуганно впрыгиваю назад в реальность, распахивая ей навстречу свои эфемерно-мизерные зрачки, вскидывая голову вверх, какие-то считанные доли секунды наблюдая иллюзорные завихрения зелёного фона листвы за окном автобуса или серого фона холщовой обивки на потолке, трудноописуемые роения, дробления и растекания структуры наблюдаемой поверхности (т.н. "мультфильмы"). Я тону в этой листве, в этой обивке, в тёмном омуте стёкол своих очков.

Москва... ВДНХ. 36-ой троллейбус до конечной остановки "Бескудниковский переулок". Тяжеленная сумка. Уже вечер, и жара спадает, но всё ещё страшно душно. В квартире пустота. Не находя в себе сил даже мыться, падаю на диван и мгновенно отключаюсь.

Пьеро под лунным светом

Идёт по парапету,

Московским душным летом

Танцует менуэт,

Покачиваясь плавно,

Как старенькие ставни,

Вершит свой достославный

Классический балет.

Во флейту дует ветер,

Собаки спят, как дети,

А он танцует в свете

Слепого фонаря

Под злые переплёты

Свирели и фагота,

Царапаясь об ноты,

Об острые края.

Глаза - две капли сажи,

Шаг чёток и отлажен.

Я с ним танцую там же,

В полуночном дворе,

Пляс на краю болота,

Лихого поворота,

Последнего чего-то,

Как листья в ноябре.

Жара лежит на крышах,

Весь город еле дышит

И сам себя не слышит,

Контуженый жарой.

А взгляд из глаз-миндалин

Задумчив и печален -

Он слышит фортепьяно,

Валторну и гобой.

Ну что ж теперь поделать,

Такое наше дело -

Одеться чёрно-белым

И выйти в тёмный двор.

Живите без печали.

Я выбрал. Я причалил.

Я не пляшу на бале.

Я - уличный танцор.

Понимал ли я, что подсел, самым простым, обычным и банальным образом подсел на ширево? Вопрос непростой. Я отдавал себе отчёт в том, что меня так и подмывает "повторить", что я думаю о том, "как было бы неплохо..." чаще, чем о чём бы то ни было ещё. Но до поры до времени я тешил себя иллюзиями на предмет того, что "этот раз-последний (ну в крайнем случае-предпоследний !)", что я способен одним усилием воли выкинуть из головы эту стрёмную забаву, вот только вдоволь ею наиграюсь - и брошу! Избитые фразы, непременный атрибут исповеди любого нарка (или алкоголика, или игрока, или ещё кого-либо, страдающего какой-либо болезненной зависимостью). Всё старо, как мир, но только замечаешь это уже потом.

Позже, уже к концу лета, когда винтовки с моим участием стали часты и регулярны, я начал верить в то, что "последнего раза" может не быть никогда. Сначала мне стало жутко. Но, поверьте, ненадолго - может быть, на пару минут. Потом я просто смирился со сложившимся положением вещей (отдав себе отчёт в том, что не в силах его кардинально изменить). Да мне этого и не надо было. Цой в песне "Транквилизатор" поёт: "Мне даже нравится это - такой мой характер". Мне нравилось всё это, нравилось даже тогда, когда я действительно понял, что попал...

Тем летом всё было легко и весело: отходняков ещё пока почти не бывало, хаты были свободны от родителей, деньги водились. Сначала, правда, из-за бесконечных университетских практик я имел очень мало свободного времени, и поэтому в первую половину лета я баловал себя винтом нечасто. Но когда практики кончились!... Я как с цепи сорвался, уйдя в необузданный винтовой загул, протарчивая все деньги и всё время. Мозг не успевал фиксировать периодичность муток, счёт им был потерян, пространство и время слились в едином всепоглощающем вихре, где днём и ночью танцевали железные миски, пылающие салютом, маленькие пластиковые бутылочки с загадочным двухслойным содержимым, где нервная бритва скребла рыжие пятна на газетах, а элегантные иголочки искали, искали всё новых дыр.

Мне не было плохо, не надо меня жалеть - мне было хорошо! Спокойный трезвый мир с привычными и относительно безопасными развлечениями рушился, но разрушение это происходило весело и красочно, как бывают красивы в голливудских фильмах картины чудовищных по своей сути катастроф. Это была та недолгая пора, когда каждая удачная винтовка была праздником, отдыхом, развлечением. Мне нравилось не спать тёплыми летними ночами, кипя от избытка неестественной безбрежной энергии, болтая с друзьями и подругами.