Куба, любовь моя…

Теперь у Полины были только сыновья. Отец умер пять лет назад, сестер-братьев родители для нее не завели, родственников ни по какой линии тоже не осталось, даже дальних. Кроме сыновей, у нее не было никого. Только школьная подруга Люська. Правда, круг общения у Полины достаточно широкий (с ее профессией это неизбежно). Коллеги, приятельницы-однокурсницы, множество клиентов…

Со всеми Полина умела поддерживать ровные, хорошие отношения. Беседовала по телефону, заходила к кому-то в гости, звала кого-то к себе. Она интересовалась чужими делами, хранила чужие секреты, а вот в свою душу никого не пускала.

Давая другим возможность подробно проговаривать все, что наболело, Полина почти никогда не делала этого в ответ, чего от нее почему-то и не ждали. Всем, кто постоянно общался с ней (не любила она это слово – «общаться», но как еще скажешь?), хотелось прежде всего поведать о себе. На нее, Полину, просто не оставалось времени. Иногда она делала попытки что-то сказать, но… не складывалось. Да и к лучшему. Потому что потом она, скорее всего, жалела бы о своей слабости.

Раскрыться означало для Полины проявить слабость. Именно для нее. О других она так не думала. Выслушивала. Понимала. Советовала, если об этом просили. Спешила помочь, если это требовалось.

Психологи, как известно, делят всех людей на интровертов и экстравертов, объясняя при этом, что в чистом виде в жизни ни тех, ни других не встречается, как не существует абсолютно черного и белого, абсолютных добра и зла, горя и радости, – все взаимопроникает, смешивается, и четкое разграничение в реальности невозможно, только в абстракции, идеале и никак иначе. Так вот Полина по части интровертности была, очевидно, ближе других к идеалу. Так и расценивала себя: интроверт. И вовсе не страдала от этого, а, напротив, внутренне гордилась своим одиночеством, имея в качестве примера героев Джека Лондона, Ремарка и Хемингуэя – именно этих трех писателей она выделила для себя еще в детстве и в течение жизни не поменяла своих литературных пристрастий.

Ожидание

Куба, маленький город недалеко от Гаваны. 12 февраля 2005 года.

В доме Хосе Сандиноса, шофера городского муниципалитета, с самого утра, несмотря на субботний день, когда всем можно было бы еще и поспать, царило необыкновенное беспокойство. Собственно, оно поселилось в семье уже неделю назад, как только пришло это письмо из России. Столько лет ничего не было. Ничего. И вот теперь…

Суетливо что-то перекладывала с места на место Тереса, жена Мигеля – младшего сына Хосе; сам Мигель беспрерывно курил; сновали туда-сюда и затевали что-то разбойничье их дети – Мигелито и Луисито, неуправляемые чертенята семи и пяти лет. Озабоченно гремела посудой Мириам, жена Хосе. При этом она громко советовалась сама с собой о том, что приготовить на обед: вдруг гостья появится именно сегодня? Хотя этого никак не могло случиться: в письме написано, что 12 февраля Полина (они хорошо помнили это имя) только вылетает из Москвы.

Их несостоявшаяся невестка коротко написала, что приедет в Гавану по туристической путевке на неделю и хотела бы заехать к ним повидаться. Заедет ли? И привезет ли показать внука? Ничего они толком не знали. И от этой неопределенности все были друг другом недовольны, не могли найти себе места, перебрасывались ничего не значащими фразами, беззлобно переругивались. Что они скажут жене (пусть и неофициальной) их старшего сына, матери их внука, если сами ничего не знают? И как они будут разговаривать? На каком языке? Письмо написано на испанском. Но говорит ли Полина по-испански? Тогда, много лет назад, не говорила. Эрнесто, конечно, говорил по-русски. Так они и познакомились. Да… Много было переживаний, связанных с этим. Очень много. А потом на смену им пришли другие. Но никогда они не забывали, что в России растет сын Эрнесто – Алехандро. Никогда не забывали. Видишь, не назвали, как отца, – Эрнесто. Жили бы здесь – ребенок был бы Эрнесто, как отец – так положено. Правда, Мириам в свое время тоже не назвала старшего сына Хосе. Назвала в честь Эрнесто Гевары. Хосе не противился: он уважал и Фиделя, и Рауля, и Че. Он с самого начала поддерживал революцию, а Мириам была чуть ли не в гуще событий: ее брат и отец, хотя и не были бедняками, помогали «барбудос», когда те скрывались в горах Сьерра-Маэстро (жена Хосе была родом именно из тех мест, а познакомился он с ней в Гаване, где она училась в университете).

Хосе с Мириам уже заработали пенсию, но дома им не сиделось. Мириам, член партии, неутомимая общественница, по-прежнему преподавала в школе свою географию. Могла бы, наверное, тогда, давно, найти себе кого-нибудь и получше, а не шофера. Она красивая была. Да и сейчас… Но говорит, что не жалеет ни о чем.