Кубок Нерона

Мысли мои пришли в смятение, подумал я, когда после встречи с Ёраном Линдгреном вышел из Национального музея. Так, кажется, писали в старых романах? И как раз таковы были мои ощущения. Астрид отправила со мной в Стокгольм вазочку, купленную на блошином рынке, а Ёран говорит, что она стоит четыре миллиона. Что же мне теперь делать? Астрид умерла, но родные у нее наверняка есть? А вазочка была ее.

Я задумчиво шел по набережной мимо «Гранд–Отеля». Синий кубок я оставил у Ёрана. Пусть рассмотрит его повнимательней, изучит по всей форме. Он вполне это заслужил. Не каждый день ему в руки попадают такие вещи, да и много ли у Музея денег! К подобным объектам разве подступишься? Может, подарить его Музею от имени Астрид? Дар мисс Астрид Моллер, убитой в Нью–Йорке. Я отбросил эти мысли. Тут не до шуток. Астрид умерла, и ее смерть подействовала на меня сильнее, чем я думал. Ведь наша встреча была не просто нечаянным приключением, какие иной раз случаются по уик–эндам. Здесь было что–то еще, и я начал понимать это лишь сейчас, когда, увы, слишком поздно. Я хотел снова встретиться с нею, хотел, чтобы она приехала в Стокгольм, жила у меня. Хотел увидеть ее, услышать ее голос. Целовать ее, вдыхать аромат ее духов.

Я медленно перешел мост, прошагал мимо дворца к магазину. Но работать не хотелось, я рано закрыл и пошел домой, где меня ждал одинокий обед из разогретых остатков.

Клео сидела рядом на стуле. Смотрела на меня большими голубыми глазами, словно понимала: что–то здесь не так, как надо.

Наутро я побывал на городском аукционе и пополнил свои запасы несколькими новыми, но красивыми хрустальными люстрами в густавианском стиле. Еще я купил стулья во вкусе крестьянского рококо и афганский ковер, чуть потертый, но все равно красивый. Ничего примечательного и особенного, однако в магазине у меня было бедновато, а Рождество надо встретить во всеоружии. Впрочем, более дорогие покупки моему тощему кошельку недоступны.

Перед самым закрытием, едва я выставил на улицу двух мальчишек–школьников, как верблюжий колокольчик зазвонил опять. Да–да, именно «выставил», потому что они больше получаса как приклеенные торчали возле ящиков с орденами и медалями. Не скажу, будто я подозревал, что они непременно что–то слямзят, но, к сожалению, приходится смотреть в оба, ведь для мальчишек, у которых только и есть что карманные деньги, искушение может оказаться слишком велико.

Когда я вышел из своей конторы, у стеклянного прилавка стоял мужчина. Высокий, темноволосый, в плаще с поднятым воротником. На улице шел снег, и у него в волосах белели снежинки.

— Мистер Хуман? — Он улыбнулся.

— Yes, that’s me[28].

Я не очень удивился. Американские туристы часто заходят ко мне. Старый город и все антикварные магазины относятся к числу туристских достопримечательностей, хотя, конечно, самый большой наплыв бывает летом, сейчас гораздо спокойнее, еще и потому, что курс доллара падает, а вместе с ним падает покупательная способность.

— Меня зовут О’Коннел, лейтенант О’Коннел, я из Нью–Йорка. Из полиции,— добавил он.— Приехал кое–что выяснить.

В руке у пришельца блеснул полицейский значок. Я быстро посмотрел на него.

— Понимаю. Садитесь, пожалуйста. Дело касается Астрид Моллер, да?

Он кивнул, но в глазах его на секунду мелькнуло удивление*

— Здесь уже побывала шведская полиция,— пояснил я, усаживаясь напротив него.— Вы ведь просили их помочь.

— Совершенно верно. При необходимости мы сотрудничаем с зарубежными коллегами. Особенно когда речь идет об убийствах.

— Как это случилось? Где вы ее нашли?

— Может, начнем лучше по порядку? — улыбнулся он, доставая блокнот и авторучку.— Итак, вы Юхан Кристиан Хуман?

— Да.

— И двадцать третьего — двадцать пятого ноября вы были в Нью–Йорке.

— Да, правильно.

— Вы жили в гостинице «Роджер Смит» на Лексинг–тон–авеню. И были последним, кто видел Астрид Моллер в живых. По нашим данным, последним,— быстро прибавил он.— Разумеется, это не допрос. Мы всего лишь хотели бы получить от вас показания. Буду очень признателен, если вы как можно подробнее расскажете о своей встрече с нею. Постарайтесь ничего не упустить. То, что вам представляется пустячной мелочью, для нас может оказаться недостающим звеном.— Он опять улыбнулся,— Полиция частенько копается в деталях. Решаем большую мозаичную головоломку, и. если кусочки, сами по себе вроде пустячные, уложены правильно, может получиться весьма драматическая картина.

— Я понимаю. И охотно вам помогу. Должен сказать, для меня это был тяжелый удар, я хоть и не особенно близко знал мисс Моллер, но она была такая живая, такая энергичная. Оптимистка. Если можно так выразиться.

Он кивнул.

И я стал рассказывать. Подробнейшим образом. Все, что помнил. Впрочем, нет, не все. О нашей ночи я умолчал. Это не касалось ни О’Коннела, ни его коллег из Нью–Йорка и не имело отношения к убийству.

Он задумчиво слушал. Временами что–то записывал в блокноте. Когда я кончил, он поднял глаза.

— Этот человек из «Одеона». Вы больше не видели его?