Кубок Нерона

Нет, я и здесь на нашел никаких тайных вестей и зашифрованных депеш, хотя несколько раз прослушал пленку с блокнотом и ручкой наготове. Выходит, все–таки ошибка? Кто–то вообразил, что Астрид доверила мне что–то, а в конце концов она этого не сделала? Я же ничего о ней не знаю, в самом деле ничего. Если принять наихудший вариант и исходить из того, что она была замешана в наркобизнесе и именно это послужило причиной ее гибели, то, пожалуй, вполне логично предположить, что она передала мне кое–что. Причем настолько ценное и важное, что в Стокгольм под видом полицейского направили особого посланца, который должен был попытаться выручить это назад. И его тоже убили, что опять–таки говорит о значимости искомого нечто. А фактически у меня была только пленка с рождественскими песнями и девичьими воспоминаниями о колледже. Ну и еще, конечно, кубок. Но про него никому не известно, да и ценность он обрел, лишь когда я принес его в Национальный музей. Оттого, что в квартире Астрид побывали грабители, загадка меньше не стала. Вор ничего не взял, но определенно что–то искал и не нашел. Пленку, вот эту самую? Может, и мой номер в Нью–Йорке из–за нее обыскивали?

Мои раздумья нарушила Клео, пробудившаяся от утреннего сна. Как пушинка, кошка вспрыгнула на стол и теперь сидела на красно–белой клеенчатой скатерти, которая выигрышно оттеняла ее кремовую шубку. Она не спеша, методично вылизывала лапы в дымчатых перчатках, посматривая на меня большими голубыми глазами. Потом прервала свои омовения, подошла ко мне и ткнулась мордочкой в мою ладонь. Я знал, что это означает. Пирог с кардамоном. К кокосовому пирогу она совершенно равнодушна, но ради кардамонного ни перед чем не остановится. Иной раз, чтобы добраться до пирога, который я пеку из полуфабриката, она умудряется даже открыть жестянку. Вот и приходится прятать ее от кошки на верхнюю полку кухонного шкафа.

Я встал, вытащил из жестянки пирог, отрезал кусочек, положил на серебряное блюдечко. Склонив голову набок, блаженно прищурясь, Клео съела его, не оставив ни крошки.

Мужчина в кресле поднял телефонную трубку, набрал номер; взгляд его был устремлен на дворец, возвышавшийся на том берегу. Он предпочитал большие гостиницы, вроде «Гранд–Отеля». Масса народу, всё в движении, неброское изящество, комфорт. Вдобавок, полиция за подобными отелями не наблюдает. Преступный элемент собирается в иных местах, не столь привлекающих внимание. Сам он всегда руководствовался одним–единственным принципом: задумал ограбить банк — приезжай на лимузине с шофером, в костюме от Сэвила Роу, и пусть персонал ломает перед тобой шапку. Не буквально, разумеется, но смысл такой. Человека встречают по одежке — что да, то да. Осанка, манеры, внешние атрибуты, автомобили, одежда, наглая самоуверенность — сколько раз именно это и решало всё. Тут как на таможне. Станешь озираться по сторонам, пойдешь к выходу покорно, с опаской — пиши пропало. Таможенные чиновники и полицейские мигом учуют неладное. Нет, держаться надо так, словно вся таможня у тебя в кармане, словно весь ее персонал числится в платежной ведомости, которую ежемесячно приносят тебе на подпись.

Гудки, гудки — монотонные, размеренные, они звучали в трубке, однако никто не отвечал. Сиеста, подумал он и улыбнулся, собираясь уже положить трубку, но тут в ней что–то щелкнуло, зашуршало, и послышался голос.

— Робеспьер?

— Робеспьер? — Удивленное молчание, потом смех.— А, ну да, конечно. Мой новый пою de guerre[29]

.

— Осторожность в нашем деле никогда не мешает. Я звоню, только чтобы сказать, что все сделано.

— Товар у тебя?

— К сожалению, нет. Он вернулся с пустыми руками. Но я не мог рисковать. Он слишком много знал.

— Понимаю. Ну что ж, не беда. Зато другие, наверно, смекнут теперь, что лучше им в это дело не встревать.

— Увы, у меня такой уверенности нет. Как бы там ни было, они опоздали, а я успел вовремя.

— Что думаешь делать?

— Служебные секреты я по телефону не обсуждаю,— засмеялся он.— Свяжусь с твоим здешним представителем — назовем его так,— а там придется действовать быстро.

— Good luck[30].

Он положил трубку. Да, удача ему сейчас ох как нужна. И побольше, иначе дело не выгорит. Чересчур уж много поставлено на карту — никаких перекосов быть не должно. Впрочем, он в своей жизни справлялся с куда более серьезными проблемами, чем какой–то стокгольмский антиквар. С куда более серьезными. Он улыбнулся своему отражению. Перебитый нос давно перестал ему мешать. Наоборот. Нос придавал его чертам свирепость и беспощадность, а это внушало уважение.

ГЛАВА X