Кубок Нерона

Старая, растрепанная книжка в красном переплете — словарь Теклы Хаммар. Сколько раз в трудную минуту он был моим товарищем. Вечерами накануне письменных контрольных. За нудной зубрежкой уроков и на письменных работах в зале гимназии в Эребру. Хотя больше всего пользы он принес этим солнечным утром в Женеве. Потому что, открыв словарь, я обнаружил, что тихоокеанские острова по–французски называются Океанией. Я уже встречал это название, но не задумывался над ним, поскольку оно казалось мне неподходящим. Но ведь расчет наверняка и был на то, чтобы человек, случайно прослушавший пленку, не догадался сразу, о чем речь.

Все верно. На сей раз память меня не подвела. Вот он — в длинном перечне под рубрикой «Banques et caisses d’epargne»[53]. Между «Banque Occidental pour rindustrie et le Commerce» и «Banque Orca SA». Мой банк. «Banque l’Oceanie», а рядом аккуратно указаны адрес и номер телефона. Вдобавок это недалеко от гостиницы. Через мост и наискосок направо, судя по туристской карте в папке на письменном столе.

Правда, в холодных солнечных лучах на мосту мой триумф померк. С чем я туда явлюсь? С наклейкой от античного кубка и удачной догадкой? Спору нет, тихоокеанские острова называются «l’Oceanie» — «Океания», и банк такой в Женеве есть, но ведь это отнюдь не гарантия, что именно там лежат сокровища свергнутого диктатора. Однако выбирать не приходится. Так или иначе я должен пойти туда и попытать счастья, рискнуть, а потом уж можно и обратно в Стокгольм.

Если банк у Королевского сада напоминал улей, то Банк Океании — храм. Серьезные люди в темных костюмах сновали по коридорам и закоулкам с толстыми и тонкими папками. Дамы в сером и коричневом сидели за пишущими машинками и дисплеями компьютеров — вылитые учительницы начальных классов времен моего детства. Ни громких голосов, ни неуместной спешки. Храм мамоны. Единственное, что наводило на мысль об Океании, была фреска на дальней стене, изображавшая тихую лагуну, в чистые воды которой гляделись высокие пальмы.

Я подошел к пожилому сотруднику, сидевшему за длинной стойкой чуть в глубине «храма». Он вопросительно взглянул на меня поверх пенсне в золотой оправе.

— Oui, Monsieur?[54]

— Я по поводу счета. Цифрового счета.

Вопросительная мина сменилась улыбкой, в глазах мелькнуло заговорщицкое выражение.

— Понимаю, мосье. Вы хотите воспользоваться нашими услугами, чтобы соблюсти максимум секретности при передаче вклада.

— Не совсем так. Я хотел бы получить деньги.

Ах вот что. Секунду.— И он куда–то позвонил.

Через несколько минут к нам вышел невысокий мужчина, похожий на метрдотеля из тех, что служили в солидных гостиницах лет этак тридцать назад.

— Добрый день. Мое имя Дюпон. Я руковожу здесь небольшим отделом, который занимается такого рода операциями.

Он едва заметно поклонился, потер руки, словно предвкушая роскошный обед, и жестом пригласил меня в контору.

Мы сели у длинного стола заседаний. Он выжидательно смотрел на меня. А я нервничал. Вдруг моя догадка, мой shot in the dark пробьет мимо цели — что тогда? Явится полиция и арестует меня за обман? В нынешней ситуации это мне совершенно ни к чему. Меня подозревают в двух убийствах, а я тайком выехал из Швеции, купив билеты на чужое имя. И летел через Лондон, вместо того чтоб воспользоваться прямым рейсом или хотя бы обычным путем через Цюрих. Да и сцапают меня при попытке снять деньги с фальшивого счета. Тут даже Калле Асплунд не выручит.

— Речь идет об одном счете,— сказал я и кашлянул.— Я поместил у вас некоторые суммы...

Я достал бумажник и подал ему листок гостиничной бумаги, на котором черным фломастером аккуратно записал тот номер. Я вообще предпочитаю фломастеры шариковым ручкам, ведь почерк у меня и так ужасный, а тут еще шарик скользит по бумаге, словно по льду. Кстати, памятуя о разговоре со стокгольмским прияте–лем–банкиром, я предусмотрительно надел темный костюм. Строгий темный костюм, белую рубашку и скромный галстук.

Он взял листок, внимательно и серьезно прочел цифры. Посмотрел на меня.

Сердце готово было выскочить у меня из груди, во рту пересохло. Неужели он сейчас вызовет охранников, а там и полицию?

Дюпон встал и с листком в руке подошел к большой стальной двери на длинной стене кабинета. Повернул диск наборного замка. Дверь отворилась, пропуская его, и закрылась вновь.

Но опасность покуда не миновала. На столе красного дерева стоял графин, и я налил себе воды. Вкус был затхлый. У других его клиентов совесть, похоже, чище, чем у меня, им не нужно было пить ради успокоения нервов. Может, коротышка–директор ушел нарочно, чтобы позвонить в полицию? Может, побоялся звонить при мне — вдруг я вооружен?

Наконец стальная дверь открылась, и появился он. Один. Без полицейских. Если раньше он был учтив и любезен, то теперь держался чуть ли не подобострастно.

— Мосье,— сказал он и поклонился,— если вы хотите забрать все сразу, то, боюсь, нам придется просить вас подождать несколько дней.— Он с тревогой взглянул на меня.

— Вот как?

— Подобные суммы, как вы понимаете, требуют определенной процедуры.