Снова это леденящее чувство: намек на «другое место». Я не хотел об этом знать. Еще раз я осознал собственное желание переменить тему разговора – правда, совершенно не сознавая, почему мне этого хотелось.
– Ты сказал, что объяснишь про третью сферу, – напомнил я.
– Хорошо. – Он кивнул. – Имей в виду, я не специалист, но…
Он объяснил, что Земля окружена концентрическими сферами существования, отличающимися по глубине и плотности, причем Страна вечного лета третья по счету. Я спросил, сколько их всего, и он ответил, что не уверен, но слышал, будто их семь, – и самая нижняя, рудиментарная, фактически является земной.
– Так я был именно там? – спросил я. Он кивнул, а я продолжал: – Пока не отправился наверх.
– При описании этих сфер неправильно употреблять слова «вверх» и «вниз», – заметил Альберт. – Все не так просто. Наш мир удален от Земли лишь на расстояние вибрации. В действительности все существования совпадают.
– Значит, Энн и вправду близко, – высказал я предположение.
– В каком-то смысле, – ответил он. – И все же разве она осознает, что ее окружают телевизионные волны?
– Да, если включит телеприемник.
– Но сама она не приемник, – сказал он.
Я собирался спросить его, можем ли мы помочь ей найти приемник, когда вспомнил случай с Перри. Я решил, что ответа на этот вопрос нет. Я не мог снова подвергать ее такому испытанию.
Я оглядел цветущий луг, по которому мы шли. Он напомнил мне о луге, увиденном мною в Англии в 1957‑м; помнишь, я тогда работал над сценарием. Я проводил выходные в загородном доме режиссера и воскресным утром, очень рано, выглянул из окна моей комнаты на прелестный луг. И вот я вспомнил его насыщенную зеленую тишину – и это вызвало в памяти все очаровательные места, виденные мною в жизни, чудесные мгновения, которые я испытал. «Было ли это еще одной причиной, почему я так упорно боролся со смертью?» – думал я.
– Видел бы ты, как боролся я, – сказал Альберт, снова прочитав мои мысли; похоже, он мог это делать, когда ему заблагорассудится. – Прошло шесть часов, прежде чем я умер.
– Почему?
– В основном потому, что был убежден: иного существования не будет, – сказал он.
Я вспомнил, что, умирая, узнал о происходящем в соседней комнате.
– Кто была та старая женщина? – спросил я, опять воспользовавшись его осведомленностью о моих мыслях.
– Ты ее не знал, – ответил он. – По мере того как угасали твои физические чувства, обострялись психические, и ты на короткое время достиг состояния ясновидения.
На меня снова нахлынули воспоминания о пережитой смерти. Я спросил Альберта, почему ощущалось покалывание, и он ответил, что это мой эфирный двойник отделялся от нервных окончаний моего физического тела. Я не понял, что означает «эфирный двойник», но в тот момент не стал спрашивать, потому что хотел задать другие вопросы.
К примеру, о том шуме, напоминающем звук рвущихся нитей. Оказывается, это отрывались нервные окончания – начиная от ступней и вверх, до мозга.
А что это был за серебряный шнур, соединяющий меня с телом, когда я над ним парил? Альберт объяснил, что это кабель, соединяющий физическое тело с эфирным двойником. Огромное количество нервных окончаний, встречающихся у основания черепа и вплетенных в вещество мозга. Волокна, собранные в эфирную «пуповину» и прикрепленные к макушке.
Цветной мешок, вытаскиваемый наверх шнуром, как выяснилось, означал удаление моего эфирного двойника. Слово «тело» происходит от англосаксонского «bodig»[5]
, означающего «жилище, обиталище». Понимаешь, Роберт, это и есть физическое тело. Временное жилище для истинной сути человека.– Но что произошло после моей смерти?
– Тебя «привязали» к Земле, – сказал Альберт. – Это состояние должно было окончиться приблизительно через три дня.
– А как долго оно продолжалось?
– По земным меркам? Трудно сказать, – ответил он. – По меньшей мере несколько недель. Может быть, дольше.
– Это казалось бесконечным, – вспомнил я с содроганием.
– Неудивительно, – согласился он. – Мучения находящихся в этом состоянии могут быть невыразимо ужасными. Не сомневаюсь, что тебя еще преследуют воспоминания.
Воспоминания отходят в тень
– Почему все казалось таким смутным? – продолжал я допытываться. – И было на ощупь таким… влажным, – единственное слово для описания этого, которое пришло на ум.
Как сказал мне Альберт, все происходило в самой плотной части земной ауры, водном пространстве, ставшем источником мифов о водах Леты, о реке Стикс.
Почему я был не в состоянии видеть после смерти дальше десяти футов? Потому что, когда умирал, видел не дальше этого и унес с собой свое последнее впечатление.
Почему я чувствовал себя вялым и заторможенным, не способным ясно мыслить? Потому что две трети моего сознания оказались бездействующими, а рассудок был все еще окутан эфирной субстанцией, являющейся частью моего физического мозга. Таким образом, мое поведение сводилось к инстинктивным повторяющимся реакциям этой субстанции. И я чувствовал себя тупым, жалким, одиноким, напуганным.