Куда уходит кумуткан

Отыскал Этигил брод через малую Ангару. Ненавистью, как ядом, сгустил свою слюну и плюнул в реку. Вскипели воды, поднялись как в паводок. Не пустили преследователей. Так и остались они на другом берегу. А Этигил помчался к большой Ангаре, где был улус его отца. У коня от дальней дороги копыта разгорячились и слезли, как слезает ноготь с натёртого пальца. Упал конь бездыханнным. Плакал над ним Этигил, а потом отрезал его голову и понёс с собой, желая показать ему свою родину.

Возвращение было шумным и грустным. Сельчане отпраздновали возвращение Этигила — уж и не думали его увидеть. Они не знали о смерти Малака, считали, что он их предал и остался жить в чужой семье.

Началась новая жизнь, но злоба не угасла. На следующий год Этигил повёл войско против обидчиков. Задумал им жестоко отомстить. И много было крови, и горели юрты. Этигил не заметил, как его злоба разлилась огнём по всему улусу, как она сожгла и стариков, и детей. Хотел отомстить убийцам отца, но смерть накрыла всех без разбора. Погибла и его мать, предавшая память мужа, предавшая своего сына. Сгорела и крохотная юрта Этигила. Он стоял у её пепелища, весь в крови, озлобленный, и плакал. И не было ему радости от свершившейся мести.

И тогда вышел старик — тот самый, что уговорил его бежать. И рассказал ему правду, о которой никто не знал. И была эта правда горькой. Сбросил старик одеяния и предстал женщиной, некогда любившей Малака и не простившей ему то, что в жёну он взял другую — миловидную бурятку из чужой кости. С помощью тринадцати волшебств и двадцати трёх превращений, обещав свою душу злым духам, она обратилась стариком и поехала с Малаком на охоту, когда он хотел примириться с родителями жены. Сама подсыпала ему яд за праздничным столом. Потом шептала сельчанам, что Этигил подозревает их в смерти отца, за спиной обвиняет в убийстве, пугала тем, что Этигил захочет мстить, но сельчане не верили. Тогда она обманом заставила его бежать, а сама той же ночью украла у эхиритского шамана родовой бубен — вором указала Этигила. Ей опять не поверили, но тут увидели, что Этигил бежит, и бросились за ним в погоню. Бежит, значит виновен.

Этигил большим узнанием узнал и большим разумом уразумел, что мать его не предавала, что никто не думал его убивать и мстить ему было некому и не за что. Что виной всему была лишь обида отвергнутой женщины. Она смеялась, глядя ему в лицо, а потом рассы́палась чёрными змеями — её душу забрали злые духи, увели на вечное служение в царство Эрлен-хана.

Горе Этигила было шире степи, выше гор и глубже самых глубоких родников. Он плакал несколько лет, не сходя с места. Его слёзы смыли кровь и тела убитых людей, пепелище сожжённых юрт. Горе сделало его великим шаманом, каких ещё не видывала олзоевская кость.

Жигжит, улыбнувшись, посмотрел на заворожённого Максима.

— Вот, сколько бед может принести злое слово! — Жигжит встал с кровати. Взглянул на часы. — Не торопись осуждать человека, пока не поговорил с ним, не узнал, что он на самом деле думал и совершал. Ну всё, на сегодня хватит. Пора спать.

Уходя, Жигжит остановился и добавил:

— Никогда не знаешь, каким будет твой путь к счастью. Этигил не стал бы великим шаманом, если б не прошёл свой путь, каким бы печальным он ни был. Так что не жалуйся на трудности, иди по ним, преодолевай их и жди своей судьбы, она себя обязательно проявит.

— Да-а, — протянул Максим.

Уходя, Жигжит как следует хлопнул за собой дверью.

— Хороший у тебя папа, — прошептал Максим.

— Ага, — улыбнулась Аюна.

— А у меня даже плохого нет…

Аюна не знала, что сказать в ответ. Вздохнув, промолчала.

Истории шамана были лучше любых сказок на ночь. Максим пробовал пересказывать их Саше, но быстро путался в именах, названиях и в том, кто кого предал и кто кого полюбил.

Максим предложил Аюне следующим летом переделать их штаб в юрту — такую же маленькую и уютную, как юрта, в которой жил Этигил. Аюне эта идея понравилась.

— И никакой старик, никакая смерть нас оттуда не вытащит. Никому не поверим, кто бы нам ни предлагал бежать из «Бурхана». Будем там жить.

— Жить? — удивилась Аюна.

— А что? Если сделаем настоящую юрту. А к маме и Жигжиту будем ходить в гости на обед и ужин.

— Можно, — улыбнулась Аюна.