Куда улетают ангелы

Он повернулся ко мне на крутящемся стуле.

— Да, Лена, можно.

Я увидела, что он тоже переоделся в домашние брюки, аккуратно разрезав новые вельветовые джинсы до середины бедра, чтобы пролез гипс. Впрочем, возможно, это сделала наша мама…

Мой вопрос, кажется, не имел больше смысла. Тем не менее я спросила:

— Ты — остаешься?

— Да, — ответил Игорек и повернулся к монитору.

— Игорек…

Не оборачиваясь ко мне, он проговорил:

— Да, Лена, — и снова стал писать, легко и быстро перебирая пальцами клавиши.

— Ты правда Павлика не трогал?

— Правда, — ответил Игорек.

Что-то еще спрашивать у творца новой реальности было бессмысленно. Он создавал — мир, иной мир — прекрасный, страшный, странный и сложный — по своим собственным законам. А я спрашиваю про Павлика…

Я поаккуратнее составила наши сумки и пошла в библиотеку, где спала Варька, так и не найдя ничего подходящего, чтобы укрыться.

Раньше эта комната называлась кабинет, здесь много лет работал папа. Я села в папино кресло. Вряд ли кто-то за эти годы сидел за папиным столом. Я посмотрела в окно. Вот, значит, что он видел из окна, когда писал… Тихий мирный скверик внутри дворов и угол соседнего серого дома. Лишь из моего окна, расположенного в срезанном торце дома, были видны Садовое кольцо и прекрасная панорама Москвы. То окно смотрело на юго-запад, поэтому в моей комнате всегда было светло — с утра до вечера. И самым моим любимым делом было наблюдать, как меняется небо, когда начинает садиться солнце. Мой письменный стол стоял у окна. Теперь Игорек сидит в углу, и окно всегда завешено жалюзи.

Я достала мобильный телефон и поискала номер Толи Виноградова. Несколько секунд я колебалась, удобно ли звонить так поздно. Я ведь даже не знала, с кем он теперь живет, когда красивая даже после развода жена Татьяна уехала в Канаду. Я не очень понимала, зачем звоню, и разволновалась, услышав его голос.

— Да? — ответил Толя сразу.

— Здравствуйте, Толя. Это Лена Воскобойникова. Вы помните меня?

— Лена! Конечно, странный вопрос. Почему же вы не звоните?

— Похвастаться нечем, а жаловаться не хочу.

— Так вы не хвастайтесь, а на работу приходите. Или вы устроились куда-то уже?

Его голос был спокойный, приятный и совершенно чужой. Зачем я позвонила?

— Спасибо, — ответила я. — Я… Спасибо, — и нажала кнопку отбоя.

Через пару минут раздался звонок.

— Лена, у вас что-то случилось?

— Нет. Спасибо, Толя. До свиданья, — я опять нажала отбой. Какая же глупость была ему позвонить!

Он больше не звонил. Я представила себе, как он пожал огромными плечами и сделал погромче телевизор. Хотя я даже не знала, где он был в ту минуту, когда разговаривал со мной — в машине, дома, в гостях… Чудеса сотовой связи, невероятно объединившей по-прежнему очень одиноких и разобщенных людей. Объединившей по формальному признаку, как объединяет мегаполис, электронная почта, социальные сети. Я доступна для всех, только никому не нужна. Но мне любой может послать фото своего пекинеса или поделиться новостями — а именно: скольким людям еще он разослал фотографии своего пекинеса, и что они об этом думают.

Я вышла из комнаты, прислушалась. Из кухни не раздавался больше мамин голос, и вообще в квартире была тишина. Я прошла на кухню. Там сидела мама, обняв Павлика. Он положил голову ей на плечо. Она его укачивала. Я почти беззвучно спросила:

— Можно?

Мама махнула рукой и тоже одними губами ответила:

— Потом!..

Я вышла из кухни, закрыла за собой дверь — как было. Постояла, глядя на наши вещи. Но ведь завтра, действительно, надо бы увезти остальное из моей квартиры. Угрозы — угрозами, но Гарик долго не выдержит. Когда вокруг пропадает столько прекрасных вещей, которые можно продать за бутылку… А если не продадутся — выбросить. По-хорошему все это нужно было бы забрать сегодня. Но это вообще нереально.

Телевизор, старый-старый видеомагнитофон, на котором можно смотреть старые-старые кассеты, всякую кухонную утварь, и вообще все мало-мальски ценные или просто дорогие мне вещи я унесла к Токмачеву, включая компьютер, новый плоский монитор и принтер. Но остались еще просто наши вещи — одежда, обувь… Пять огромных полок в шкафу и два выдвижных ящика, где лежало непонятно что, но все очень нужное — лекарства, фотографии, старые записные книжки, всякие отломанные дужки от летних очков, запасные части от миксера, которого уже нет… Потом — книги, книги… Одна надежда — что продать их сейчас не так просто — никому они не нужны, старые томики Волошина и Ахматовой, да и новые роскошные Варькины книжки тоже — умаешься продавать. А игрушки Варькины уж тем более — их они просто выбросят…

Я посмотрела на часы — пол-одиннадцатого вечера. Да, поздновато. Но я все же открыла дверь и спустилась на четвертый этаж. Номера квартиры тети Паши я не помнила, а вот дверь помнила отлично — тетя Паша первая во всем подъезде поставила металлическую дверь, обила ее красивой коричневой кожей с золотыми наклепками по краям.