Куда ведет кризис культуры? Опыт междисциплинарных диалогов

В октябре 1922 года 8000 чернорубашечников, опираясь на ничтожно малую поддержку итальянского населения, двинулись походом на Рим и привели к власти Муссолини. Идеи того марша, как и нынешнего «Русского марша», соединяли требования социальной справедливости и «возвращения достоинства униженной нации». Так «поднимали с колен» Италию, которая в 1920-х годах была похоже на сегодняшнюю Россию в том отношении, что там тоже не было общества, а было расколотое на локальные группы население. Северяне ненавидели южан, которые платили им той же монетой. Но в 1920-е годы еще не было Интернета, нынешней надежды прогрессивного человечества, и социальных сетей, способных почти мгновенно организовывать десятки тысяч людей, как это произошло в Москве.

А в регионах, исторически связанных с исламом, этническая мобилизация сменяется еще более опасной — религиозной. Причем проявляется она в крайне радикальных и нетрадиционных для России идеологических формах — я имею в виду продвижение салафитского течения. Этот процесс, начавшийся в конце 1990-х годов на Северном Кавказе, сейчас все шире проявляется уже и в самом центре России — в республиках Поволжья. Заместитель муфтия Республики Татарстан Валиулла Якупов отмечает, что «большинство молодежи является носителями привнесенной из-за рубежа религиозной культуры, которую можно назвать ваххабизмом. Сами они предпочитают называть себя салафитами». И далее дает такой прогноз: «Зная эволюцию этого течения на примере республик постсоветского пространства, в которых исламизация выше татарстанской, мы можем видеть, что нас ждет».

А что ждет всю страну? Пока только одно — растущая радикализация противоборствующих групп расколотого общества. И каким же образом в таких условиях, когда уровень его поляризации несоизмеримо выше того, какой был во времена Тургенева, осуществлять тургеневскую идею внедрения политического здравомыслия?

Формирование консервативно-либерального синтеза — это прежде всего задача формирования рационального сознания. Но как рационализировать сознание, когда оно, наоборот, стремительно мифологизируется и иррационализируется? Если идея синтеза либерализма и консерватизма, западничества и почвенничества выдвигается как просветительская задача на многие годы, то это благое дело. Однако я не уверен, что у России есть время для долгосрочных просветительских проектов.

На мой взгляд, уровень разноадресной ненависти в обществе сегодня приближается к точке «взрыв», и в такой атмосфере трудно будет вести какую-либо просветительскую деятельность. Я был бы необычайно счастлив, если бы мой скептицизм оказался беспочвенным. Но пока я исхожу из того, что вижу. И потому закончу свое выступление обещанным вопросом к докладчику: есть ли у него какие-то предположения о том, как воплотить в жизнь его благие надежды?

Игорь Клямкин: Алексей Алексеевич настойчиво напоминает нам пример Франции, где достижение политико-идеологического компромисса растянулось надолго, причем и там это происходило отнюдь не в оранжерейных условиях. Но тем не менее произошло…

Эмиль Паин: Франция — не очень удачный пример. Потому что там синтезу вольтерианства и руссоизма предшествовало движение к синтезу национальному. Я имею в виду не только преодоление вражды между католиками и протестантами, о чем упомянул Алексей Алексеевич. В этой стране формировалось государство-нация, причем сверху и весьма жестко. Такого уровня расколотости общества, как сейчас в России, не было не только во Франции XVIII–XIX веков, но даже в Италии перед приходом к власти Муссолини. При отсутствии элементарного национального единения трудно говорить о следующих шагах в достижении широкого интеллектуального согласия.

Игорь Клямкин: И что теперь делать?

Эмиль Паин: Вот и я спрашиваю Алексея Алексеевича: что делать и как достигать синтеза либерализма и консерватизма?

Алексей Кара-Мурза: Для начала надо хотя бы поставить перед собой такую задачу. И актуализировать интеллектуальную и политическую традицию, заложенную теми, кто эту задачу не только выдвигал, но и пытался решать.

Игорь Клямкин: Эмиль Абрамович говорит, что на это уже нет времени. Фактически речь у него идет о том, что кризис культуры пополз вниз и что проявляется он в межэтнических и межконфессиональных конфликтах. А прорыв на поверхность русского национализма означает, что начала окончательно рассыпаться культура имперской социальности. Рассыпаться в ее этническом ядре. Мироощущение «старшего брата» сменяется ощущением враждебности братьев младших и своей собственной враждебности к ним. А потому, мол, в обозримой перспективе консолидирующий либерально-консервативный дискурс интеллектуалов и политиков вряд ли будет востребован.

Алексей Кара-Мурза: Чтобы он был востребован, его надо обществу предъявлять. Под лежачий камень вода уж точно не потечет. Но винить за это воду не очень, по-моему, умно.

Эмиль Паин: