Куда ведет кризис культуры? Опыт междисциплинарных диалогов

Реформаторский дискурс сыграл тогда свою роль. Дискурс, вопреки мнению Михаила Николаевича Афанасьева, — это ведь не только слова, не только разговоры. Дискурс, а точнее, дискурсивные практики — это способ рационального (или наоборот, иррационального) действия.

Эмиль Паин предлагает отделить культуру от социальной среды и рассматривать их порознь. Вот это, мол, культура (дискурс интеллектуалов), а это общество. Но ведь то и другое отдельно не существует. Культура — это всегда какое-то социальное действие, поэтому дискурс в любом случае включает в себя распространение каких-то идей. Вопрос же в том, почему дискурс замечательных отечественных деятелей, перечисленных Кара-Мурзой и Афанасьевым, становится бессильным, когда на исторической сцене оказываются не десятки тысяч, а десятки миллионов людей.

Почему в России до сих пор побеждает не либерально-консервативный, а совсем другой синтез? Почему с распространением печатного слова, когда совокупный разовый тираж главных российских газет составлял уже полторы сотни тысяч экземпляров, их страницы заполнялись в основном не авторами тургеневского склада, а пропагандистами совсем других идей, отнюдь не либеральных? Почему?

Восторжествовал не негативный синтез, а продуктивный синтез большевистского толка. Или, называя вещи своими именами, восторжествовала самая обыкновенная реакционная чернуха. Потому что позитивный синтез возникал и распространялся в очень тонком слое. И как только этот слой общественно активных людей стал существенно расширяться, включились совершенно другие механизмы. Механизмы массовой консолидации, механизмы примитивизации.

Вот и сейчас то, к чему призывает докладчик, может быть услышано лишь немногими. Широкая социальная среда, соглашусь с Паиным, к таким идеям по-прежнему не восприимчива. И что в такой ситуации делать либералам?

Думаю, что Алексей Платонович Давыдов прав насчет бескомпромиссности. Недавно в «Новой газете» Юлия Латынина очень точно сформулировала: «Горе той цивилизации, которая вместо того, чтобы объяснить дикарю, что он дикарь, начинает перед ним заискивать и извиняться». Горе тому либералу, который утратил свою идентичность и свою бескомпромиссность как либерал.

Да, существует массовая Россия и Россия либеральная. Россия массовой консолидации и Россия либерального синтеза. И мы должны, насколько возможно, расширять пространство либеральной России. Или, как выразился Алексей Платонович, должны «односторонне усиливаться».

Игорь Клямкин: Предварительно подумав о том, как это можно сделать. Одной бескомпромиссности здесь маловато.

Денис Драгунский:

Да, конечно. Но от нас, к сожалению, зависит не все.

Почему все так хорошо получилось в Европе и так плохо до сих пор получается у нас? Потому что в Европе относительная аграрная перенаселенность началась в XIV веке, а в России — в 80-е годы XIХ века, причем только в европейской части. Нас еще аграрное перенаселение по-настоящему так и не коснулось, и пока оно не произойдет, мы так и будем мучиться со своей модернизацией. Пока у нас земельный ресурс будет такой большой, как сейчас, мы будем иметь то, что имеем. Тут срабатывает чистая геополитика, хотя это и обидно.

Игорь Клямкин: Не понимаю, что имеется в виду. В начале ХХ века аграрное перенаселение в России достигло громадных масштабов в 32 млн человек. Столыпину не удалось решить эту проблему посредством переселений в Сибирь (уехали туда относительно немногие). Потом она решалась в ходе советской урбанизации. А сейчас, когда она уже случилась, какое может быть аграрное перенаселение? Но обсуждать мы это сейчас не будем — от нашей темы это совсем уж далеко.

Денис Драгунский: Столыпин переселял крестьян, потому что было куда, были свободные земельные пространства. И сейчас их немало…

Игорь Клямкин: Кажется, понял. Свободной земли много, ее стремятся сохранять, а потому геополитические соображения доминируют над соображениями, касающимися модернизации. Но аграрного перенаселения уже никак не получится. Разве что с помощью китайцев…

Алексей Давыдов:

Я хочу отреагировать на то, что Денис Викторович сказал о чернухе, о той мути, которая заполняет телевизионные экраны, страницы книг и журналов. Как к этому относиться? Хорошо это или плохо? Если мы озабочены утверждением в стране культуры диалога, то хорошо. Потому что когда сталкиваются противоположности, то готовой альтернативы такому столкновению нет. Где искать ее? В той самой мути, больше негде.

Она приходит из тех темных, придонных слоев культуры, которые веками по известным причинам не проветривались и были лишены права голоса. А теперь стало можно говорить. И муть взяла слово. Слово матерное, пьяное, безграмотное, скандальное, но подкупающее своей искренностью. В этой искренности и надо искать альтернативу. Надо научиться отличать запах цветов от вони выгребной ямы.