Куда ведут осенние туманы (СИ)

  – Это не мы крадём. Их к нам судьба приводит, я же говорила. Мы их только учим жить или в болотах – болотницами станут; или в озёрах – озёрницами вырастут. Ну или лесовками, полёвками, дубравными пересмешницами…

  Сёмка остановился и прислонился лицом к лицу лесовки:

  – Теперь ты моя. Забудь про всё.

  – Пока ещё не твоя… – раздался приятный голос.

  Сёмка увидел прозрачную фигуру женщины с прекрасным лицом.

  – Мама!.. – ахнула лесовка.

  – Вижу, ты мою дочь Олену от всего сердца полюбил. Помогу вам бежать, леший-то коварство задумал. До полночи совсем немного осталось, – сказала мать лесовки. – Только условия у меня такие: Олену ни в чём не неволить. Умрёт она, если забудет, откуда род ведёт. И от людей защитить. Согласен?

  – Согласен, – сказал ошалевший от всех чудес Сёмка.

  – Тогда не сходите с туманной дороги, – велела мать Олены. – Она сама вас к селу вынесет. И живите счастливо!..

  Тотчас ноги погрузились в мягчайший пух, который светился и переливался. Сёмке показалось, что он вроде на одном месте стоял, тогда почему ветер щёки обдирал и в уши свистел? Только так и можно было понять, что Сёмка и Олена несутся куда-то с небывалой скоростью.

  Не успел Сёмка надышаться стремительным весенним ветром, почуять все его запахи и очиститься от пота свежей влагой, как оказался с Оленой в своём дворе.

  Матушка выглянула в окно, охнула и бросилась к печи. Из двери посыпались братики, запрыгали, закричали – кто эта девка и не Сёмкина ли она невеста.

  Он им велел ворота запереть, чтобы любопытных глаз не было и в дом идти для серьёзного разговора. Но пока ворота запирались, братики сами успели всем доложить о Сёмкиной невесте, которую он привёз на двор на белом облаке вместо коня.

  И когда семья налила чаю по второму кругу, в калитку забарабанили.

  Мама вышла – перед нею стоял сельский староста, а за ним чуть не всё село собралось.

  – Прослышали мы, что Семён в дом лесовку привёл, – сказал староста. – Только ты, Мироновна, много на свете живёшь и знаешь, что её нужно в соломе сжечь, чтобы мору и голоду в селе не было. Добром поначалу прошу: выдай лесовку. И будет всем мир. Не выдашь – пеняй на себя.

  Мать высоко подняла подбородок, что означало: никогда она не согласится любую сыну девку предать смерти.

  Но в это время распахнулось окно, и в нём показалась бабка, которую держали под руки меньшие братья.

  – Лесовку сжечь хотите? – гаркнула она так, что вороны на овине всполошились.

  – Только так можно беды избежать, – ответил староста. – Посевы погниют, ребёнок уже пропал – какой беды ещё ждать?

  – Значит, если в соломе сжечь, беды не будет? – переспросила бабка и распорядилась: – Тащите солому.

  Мама и Семён окно захлопнули, закричали:

  – Не слушайте выжившего из ума человека! Не допустим смертоубийства на своём дворе.

  А в ворота уже впихнули здоровенную вязанку соломы.

  Открылась дверь и появилась бабка, поддерживаемая внучками. Снова крикнула:

  – Ну вот она я, лесовка! Жгите меня для безбедного житья!

  – Да что ты, бабушка, мы тебя знаем, не наговаривай на себя! – зароптали сельчане.

  – Ничего вы обо мне не знаете! Мой Проша из лесу меня привёл! – стала яростно отбиваться бабка.

  – А вправду, мы её родни никогда не видели… – зашептались люди. – И мужа свела в могилу рано, и сына…

  – Ох, и горазды вы врать-то! Проша люб мне по сю пору, и погиб он на сплаве, товарищей выручая! А сынок мой, Мирон, на войне голову сложил! – раскричалась бабка.

  – Тогда как ты докажешь, что лесного племени? – вкрадчиво спросил староста.

  – А ты вспомни, как я сестрой своей лесовкой пожертвовала ради вас и детей своих, – горестно сказала бабка. – Не изловить бы вам её ни за что, кабы я не подманила. Жгите меня, я огня достойна за предательство роду-племени. Долго среди людей жила, а сейчас вижу, что зря.

  – Да вруша она, ума-разума лишилась! – завопили женщины.

  И тут вязанка соломы сама собой вспыхнула ярким пламенем.

  Бабка, будто не лежала тридцать лет на печи, легко и плавно прошла по двору.

  – Бабушка, не надо! – закричал Сёмка.

  Но бабка уже таяла в огне, а дым разносил по селу запах лесных цветов.

  И через миг на месте костра остался лишь пепел, который словно втянулся в землю. Никто бы не сказал, что здесь что-то жгли.

  Народ зароптал.

  – Тихо, люди! – возвысил голос староста. – Обряд мы совершили, лесовку предали огню. Стало быть, от многих бед избавились.

  – А у них ещё одна лесовка есть, – вывернулась вперёд мельникова дочка Дунька. – Давайте и её сожжём. Откуда она? Чьего роду-племени?

  – Люди! Почему мой сын не может взять замуж сиротку? – возопила Сёмкина мама.

  – Могу, – серьёзно и веско сказал Сёмка. – Потому что она мила, добра и люба мне. А вот некоторые зазря который год по гульбищам бегают, а всё мужа найти не могут.

  Под злое хихиканье Дунька нырнула в толпу, а потом, рыдая, припустила домой.

  Когда вернулся из извозу Сёмкин батя, всё решили со свадьбой. Сёмка как на крыльях летал вокруг своего нового дома, достраивая его. И был безмерно счастлив. Пока не приходила ему в голову мысль о том, какой ценой достаётся всякое счастье.