Кудеяр

В минуты этого внутреннего борения, происходившего в душе Кудеяра, прибегают татары и ведут старика, лысого, с седою бородою, одетого в черную одежду наподобие рубахи, босоногого, с огромною палкою. Это был тот самый юродивый, который во время приезда Кудеяра с Вишневецким в Москву напрасно хотел рассказами о видениях побудить царя Ивана Васильевича на войну с Крымом.

— Тат-агасы! — кричали татары. — Вот этот московский старик пришел сюда и зовет твое имя… Он чего-то хочет.

— Кто ты? — спросил Кудеяр.

— Нужно поговорить с тобой одним.

— Говори, — сказал Кудеяр, — татары по-русски не знают.

— Нет, — отвечал старик, — вели отойти им прочь. Я пришел тебе сказать, кто ты таков.

— Я и без тебя знаю, дурак! — сказал Кудеяр. — Я ханский боярин, и с тобою, мужиком, что мне говорить; вот я велю тебе голову снять за то, что ты пришел ко мне без дела.

Кудеяру воображалось, что этот старик пришел укорять его.

— Сними с меня голову, — сказал старик, — только прежде меня выслушай, а то будешь жалеть, да не воротишь. Один я знаю, чей ты сын, какого ты рода, другой никто того невесть. Я пришел для того только, чтоб тебе сказать.

Кудеяр дал знак — татары удалились.

— Цел ли у тебя золотой крест, что тебе дала неведомая тебе родительница? — спрашивал юродивый.

— Я отрекся от христианства! Я познал правду! — сказал Кудеяр, пересиливая в себе внутренний голос, говоривший ему иное.

— Это твое дело! — сказал юродивый. — Я не обращать тебя пришел. Цел ли твой крест? Если цел, покажи его мне, и я назову тебе твоего отца и твою мать.

Кудеяр пошел в свой шатер и вынул крест из маленькой шкатулки, сохраняемой в одном из мешков. Кудеяр подал крест юродивому молча. Юродивый пристально посмотрел на обе стороны креста и сказал: "Слушай! Отец царя Ивана, великий князь московский Василий Иванович, по бесовскому искушению, восхотел отвергнуть свою законную жену и понять другую, литвинку Елену Глинскую. У великого князя был любимый боярин Шигона^{42}, и тот боярин, чем бы государя своего от такого беззакония отговаривать, забывши заповедь божию, человекоугодив сый, стал ему советовать учинить по своей похоти, будто бы того ради, что у великой княгини не было детей. Тогда великий князь Василий повелел свою жену, великую княгишо Соломонию, постричь насильно в черницы и приказал то дело боярину Шигоне. Великая княгиня постригаться не хотела, и Шигона бил ее, заставляючи постричься. И князь великий женился на другой жене от живой жены. После того великая княгиня Соломония обретеся во чреве имущи; а боярин Шигона, узнав о том, великого князя не доложил, а сказал про то новой великой княгине Елене и ее родне, Глинским. А как великая княгиня Соломония родила сына, то великая княгиня Елена велела Шигоне того младенца извести, но Шигона младенца не убил: он отдал его одному сыну боярскому в Рязанской земле, не сказавши, чей такой младенец, и оставил на младенце благословенный крест, что дала ему мать по крещении. По неколих летех, великая княгиня Елена родила сына Ивана, нынешнего царя, а в те поры, как он родился, по всей Русской земле был гром и буря, какой не помнили старые люди, и тогда говорили русские люди: божия-де кара на свет родилась, еже и бысть. Потом вскоре умре великий князь Василий, и прият правление Московского государства, вместо малого зело сына, жена его Елена, и та живяше блудно и к пролитию крови склонна бысть. Тогда боярин Шигона прииде в чувствие и позна свое беззаконие, хотел он добыть царевича, Соломониина сына, и объявить народу, но узнал, что татары, набежав на Рязанскую землю, извели того сына боярского, и младенца с ним не стало".

— А как звали того младенца? — спросил Кудеяр.

— Моя речь впереди! — сказал юродивый. — Ты слушай. Боярин Шигона раскаялся зело и сам себе осуди на покаяние: постричься он не хотел, понеже по делом своим гнюсным недостоин себе мняше равноангельского иноческого чина, но волею похаб сотворися, сиречь юрод стал вящшего ради уничижения, и ходил он, странствуя из града в град, из веси в весь, никим знаем, а потом пришел в Москву и там уве-дал, что Соломониин сын жив, только Шигона не объявил о том никому.

— Зачем не объявил? — спросил тревожно Кудеяр.

— Затем, — сказал юродивый, — узнал, что царь Иван, долго упрямясь, хотел, наконец, последовать словам мудрых советников и стал было собирать рать, чтоб разорить темное царство Крымское; того ради Шигона не хотел ввергать котору и раздор в христианство, понеже в такую пору, великого ради дела, благопотребно быть согласию и единомыслию Между христианы; да и затем Шигона не объявил, что боялся, как бы царь Иван, уведавши про Соломониина сына, не вздумал бы извести его, боячись, чтоб он, яко первородный, не отнял у него престола.

— Что сталось с тем княжичем? — спросил Кудеяр.

— Про то, — сказал старик, — ты знаешь лучше меня: боярин Шигона — я, а ты — князь Юрий Васильевич!