Кудеяр

— Одно плохо у нас, — продолжал он с меньшим жаром, — лихие людишки озоруют. Не раз покушались на меня, да я всегда наготове, стража у меня ни днём ни ночью не дремлет. Так ведь они, тати-то, что удумали: гонцов московских перехватили, одёжу с них посымали грамоту великокняжескую отобрали и с той грамотой ко мне заявились. Вези, говорят, боярин, свою дочь Агриппину к нижегородскому наместнику, государь велит. Я и поехал. А в Нижнем Новгороде все надо мной потешались: зачем, говорят, я свою дочь привёз. Правду молвить, она не больно-то красива, так что ни к чему было везти её напоказ.

Микеша заговорил важно, с достоинством:- И ко мне те разбойнички заявились с государевой грамотой. Только я их сразу раскусил, быстро выпроводил за ворота. Давайте-ка, гости дорогие, выпьем за государя нашего, Ивана Васильевича.

Выпили.

— Сказывают, — произнёс Плакида, — будто с той грамотой сам Кудеяр разъезжал по боярским поместьям, высматривал, где что плохо лежит.

— На днях боярина Засухина как липку ободрали, а самого его перед слугами кнутом били, Кудеяр так велел.

— Попадись он мне в руки, — завопил Плакида, — я из него лепёшку сделаю! Будет знать, как позорить бояр!

— Ну что ж, Плакида, — послышалось из угла, где сидели калики перехожие, — сделай из меня лепёшку, вот он я — Кудеяр!

У Плакиды от этих слов рот открылся, глаза из глазниц вылезли.

— Эй, слуги! — хотел было крикнуть грозным голосом Микеша, но поперхнулся и с надрывом раскашлялся.

Долговязый Кирилл полез под стол, но увяз головой в чужих ногах — его задница нелепо торчала из-под стола. Акиндин Охлупьев поспешно осенял себя крёстным знамением.

— Пришло время, Филя, и нам пировать, а то бояре о нас совсем забыли, — Кудеяр подошёл к столу, наполнил вином два кубка. — Выпьем, друг, за вольную жизнь!

Филя шлёпнул Кирилла по заднице.

— Экий ты, парень, неуклюжий, к столу подойти мешаешь!

Первым оправился от испуга Микеша Чупрунов. Вид пирующих разбойников привёл его в ярость.

— Эй, люди! — завопил он.

— Тише ты ори, сволочь! — Филя ткнул кулаком в живот боярина; Микеша согнулся от боли.

В дверях показались перепуганные слуги. Кудеяр швырнул в них лавку. Двери захлопнулись.

— Пора, Филя, нам и честь знать.

— Жаль покидать этот дом — уж больно стол хорошо накрыт, ни у одного другого боярина не приходилось мне видеть таких яств.

— Микеша Чупрунов обучит их накрывать столы для нас, вольных людей.

Кудеяр направился к лесенке, ведущей в горницу боярской дочери. Лицо Микеши покрылось смертельной бледностью.

— Катеринка, доченька моя, — прошептал он и вдруг завопил во всю глотку: — Эй, слуги, где же вы, сволочи окаянные? Всех перевешаю!

Грозный окрик подействовал на боярских челядинцев, они начали набиваться в палату.

— Вот он, Кудеяр, хватайте его! — не помня себя, Микеша первым устремился вверх по лестнице.

— Филя, придержи дверь, — приказал Кудеяр, входя к Катеринке.

Посреди горницы стоял стол, покрытый красным штофом. Возле него — кресло, обитое турецким бархатом. Под окном — лавка с полавочником, а в углу — сундук-подголовок[138]. Слева печь из поливных изразцов с рельефным многоцветным узором. На стене — пелена. Когда дверь распахнулась, девушка поднялась с кресла, пяльцы с вышивкой выпали из её рук.

— Не бойся, Катеринка, мы не сделаем тебе ничего худого.

— Кто вы?

— Я — Кудеяр, а это друг мой Филя. Полюбил я тебя, вот и явился под видом слепца, а ещё раньше был здесь с государевой грамотой. Как увидел тебя, так и полюбил, днём и ночью о тебе думаю.

Катеринка смотрела испуганно, недоверчиво.

— Вижу, напугал я тебя, — Кудеяр нежно прикоснулся к её руке.

— Пора улетучиваться отсюда, сил моих больше нет, дверь, окаянные, сейчас разнесут, — прохрипел Филя.

— Прощай, Катеринка, солнышко моё! — Кудеяр распахнул дверь на гульбище. — За мной, Филя!

— Хватай их! — кричал Микеша Чупрунов, первым ворвавшийся в горницу дочери.

Разбойников уже не было, они благополучно свалились в сугроб под гульбищем и, выбрав лучших скакунов, оставленных гостями, устремились к лесу.

— Пищаль! Дайте мне пищаль! — кричал хозяин дома.

Грохнул выстрел. Катеринка испуганно закрыла глаза рукой, а когда опустила её, увидела двух всадников, быстро удалявшихся по направлению к лесу.

«Слава тебе, Господи, пронесло!» — с облегчением подумала она. И непонятно было, чему она радовалась: то ли за себя, то ли за добрых молодцев, которых миновала пуля.

— Дочь моя, не причинили ли тебе худого тати?

— Нет, отец, ничего худого они мне не сделали. А что они сказывали тебе?

— Ничего… Один из них Кудеяром назвался, а другого, который двери держал, Филей кличут. Кудеяр сказал, что он был у нас под видом великокняжеского гонца.

Акиндин Охлупьев подозрительно осматривал Катеринку с ног до головы: не надругались ли тати над его будущей невесткой? Из-за его спины выглядывал Кирилл.

— Слава тебе, Господи, отвратил от нас беду великую, — Микеша перекрестился, — пойдёмте, гости дорогие, к столу.

Настроение, однако, было у всех подавленное. Поспешно распрощавшись с хозяином, гости разъехались по домам.

ГЛАВА 9