Кудеяр

— Шемячич был запазушным врагом великого князя и за то наказан. Помнишь, чай, как в год поимания новгород-северского князя по Москве ходил юродивый с метлой в руках. И когда люди спрашивали его, почему он с метлой, юродивый отвечал, что государство русское ещё не совсем очищено: пришло время вымести последний сор. А ведь устами юродивого глаголет сам Бог.

— Но клятву-то зачем ты давал, коли знал, что готовит Шемячичу Василий Иванович?

— Не ведал я о замыслах великого князя. Шемячич был встречен им с почётом, и лишь потом сыскались его вины, поэтому он и был заточён в темницу.

— Лжёшь ты, Даниил. Через два года после поимки Шемячича судили Фёдора Жареного, который на суде сказывал, что Берсень Беклемишев[43]

лично слышал твои слова: слава Богу за то, что он избавил Василия Ивановича от запазушного врага. Ты клятвопреступник, Даниил, и нет тебе прощения от Господа Бога!

— Не мог я поступить иначе, на то была воля Василия Ивановича, а ведь власть великого князя от Бога.

— Это вы, стяжатели, твердите: власть великого князя от Бога, а вот митрополит Варлаам не пожелал быть клятвопреступником. И иные служители церкви мыслили так же. Взять хоть троицкого игумена Порфирия. Через год после заточения Шемячича в темницу Василий Иванович явился в Троицкую обитель, и Порфирий тотчас же печаловался за новгород-северского князя. Василий Иванович не простил строптивому старцу его слов, сослал его. А ты всегда и во всём потакал великому князю. Помнишь, чай, что Вассиан Патрикеев воспротивился[44] намерению Василия Ивановича расторгнуть брак с Соломонией. Ты же вопреки воле вселенских патриархов благословил это постыдное дело. Мало того, заточил в монастырь мать с дитем в чреве. Христопродавец ты, а ещё меня хулишь, обзываешь негодяем, Иудой!

Митрополит закрыл лицо руками, проговорил глухо:

— Не ты, Афанасий, а Бог мне судья. Всю жизнь я стремился верно служить Господу Богу, считал помыслы и дела свои угодными ему. Как предстану перед ним, так и отвечу за все свои прегрешения. Чего тебе ещё надобно?

— На, пиши отречение, — Афанасий протянул Даниилу лист бумаги, — не пристало тебе быть митрополитом.

Даниил принял бумагу, взял перо, обмакнул его в чернила. Старческой дрожащей рукой написал: «Разсмотрех разумениа своя немощна к таковому делу, и мысль свою погрешительну, и недостаточна себе разумех в таковых святительских начинаниях, отрекохся митрополии и всего архиерейского действа отступих».

Вскоре он отправился на покой в Иосифо-Волоколамский монастырь к старцам Нифонту, Касьяну, Гурию, Геронтию, Тимофею, братьям Ленковым, Галасию, Селивану, Савве-келарю, Засиме-казначею…

Новым митрополитом всея Руси стал игумен Троицкой обители Иоасаф Скрипицын.

ГЛАВА 8

В день Фёдора Стратилата инокиня Софья поднялась спозаранку. Ещё солнце не выглянуло из-за дальнего лесочка, а она уже обошла почти весь монастырь, осматривая поставленные с вечера в разных местах глиняные плошки, позаимствованные в трапезной. Её сопровождали две молодые монашки — дочери скончавшегося в заточении десять лет назад новгород-северского князя Василия Ивановича Шемячича. Обе они чернооки, черноволосы — в бабку-гречанку, которая, как утверждает молва, знала тайны чародейства. Мать Таифа помоложе, движения у неё плавные, взгляд кроткий, доверчивый. Старшая из сестёр, мать Меликея, росточком повыше, телом посуше, взглядом построже. Сёстры Шемячичевы увязались за инокиней Софьей, помогают ей перевёртывать и осматривать плошки.

Седенькая ветхая Евфимия — матьТаифы и Меликеи, постелив на ступеньках собора толстый коврик, сидит в ожидании восхода солнца. Ей хорошо видно Соломонию, дочерей, привольные дали. День занимался ясный, тёплый, и это радовало старушку: на Стратилата тепляк- пошли овсы наспех. Стратилатовы росы вещие: большие росы в этот, день — к хорошим льнам да высокой конопле. Сегодня праздник колодезных дел мастеров, которым уподобилась инокиня Софья. Они отыскивают подземные водные жилы и приступают к копанию колодцев. Не зря в народе говорят: «На Фёдора Стратилата колодцы рой». Потому этот день именуют ещё днём Фёдора Колодезника.

— Матушка Софья, глянь, как сильно эта плошка запотела, нигде такой росы не было.

— Верно, Таифушка, здесь и буду я рыть колодец.

Монахини стояли возле сильно разросшегося куста смородины, под которым пышно распустилась трава. Опытный колодезник и по этой примете мог бы сказать, что именно тут залегает водная жила, потому как поговорка есть: «Зелена трава-недалече вода».

— Матушка Софья, дозволь помочь тебе копать колодец, — попросила Меликея.

— Нет, мои милые, я одна выкопаю его. Это мой обет в честь сына, да пошлёт Господь Бог свою милость ему, где бы он ни был. А вы отнесите пока эти плошки в трапезную.

Молодые инокини ушли. Солнце показалось из-за края неба, и словно кто-то рассыпал по траве пригоршни бриллиантов — заискрились, заиграли на солнце капли росы.