Не без оснований. Роб потерял ногу во Вьетнаме и открыл студию в конце 1970-го на страховку. С тех пор она дышала на ладан, подбирая крохи со стола более удачливых и хватких собратьев. Вик с Роджером и имели с ним дело из-за того, что сами действовали таким же образом.
В последний год студия, можно сказать, процветала — и тоже в немалой степени из-за заказов Шарпа. Но после истории с "Клубникой" двое клиентов отозвали заказы, и, если "Эд Уоркс" потеряет заказы Шарпа, "Зрячему образу" тоже придется несладко.
Они сидели и молча курили еще минут пять, когда Роджер сказал:
— Меня тошнит. Как вижу этого типа за столом, говорящего: "Ну что ж, все в порядке" и жрущего кашу, так начинает тошнить. Еле вытерпел все эти ролики.
Он вмял окурок в пепельницу, вделанную в ручку кресла. Выглядел он, и правда, неважно; лицо приобрело желтоватый оттенок.
— Мне и правда показалось, — сказал он, закуривая новую сигарету, — что он фальшивит. Не то, что бы нарочно, но… понимаешь, это как Джимми Картер, который говорит: "Я никогда не солгу вам". Неудивительно, что все эти юмористы так за него ухватились. Теперь он кажется мне таким лицемером…
— У меня идея, — сказал Вик тихо.
— Да, ты что-то говорил в самолете. — Роджер без особой надежды смотрел на него. — Выкладывай.
— Я думаю, нужно сделать еще один сюжет с Профессором. Надо попробовать уговорить старика. Не сына. Только самого Шарпа.
— Ну, и что он будет рекламировать на этот раз? Крысиный яд или "Эйджент Орэндж"?
— Да брось ты. Никто никого не травил.
Роджер саркастически усмехнулся.
— Иногда мне кажется, что ты не знаешь, что такое реклама. Это как таскать волка за хвост. Чуть отпустишь, и он повернется и сожрет тебя.
— Роджер…
— Ведь мы живем в стране, где становится сенсацией, если "Биг Мак" весит на десять грамм меньше при контрольном завесе. Какой-то калифорнийский журнальчик вдруг заявляет, что "пинто" слишком легко ломается, и компания "Форд Моторе" писает в штаны.
— Не надо про "пинто". У моей жены он все время барахлит.
— …И я говорю, что выпускать сейчас Профессора на экран — все равно, что Никсону опять баллотироваться в президенты. Он
— Чтобы он сказал, что сожалеет.
Роджер обалдело посмотрел на него. Потом откинул голову и рассмеялся.
—
— Погоди, Родж. Дай мне объяснить. Это не то, что ты думаешь.
— Нет. Именно то. Говори, что хочешь, но я не могу поверить, что ты это…
— Серьезно. Вполне серьезно. Ты ведь учился. Какова основа любой рекламы? Зачем она вообще нужна?
— Основа любой рекламы — заставить людей поверить, что им нужно то-то и то-то.
— Ага. Совершенно верно.
— Ну и что ты хочешь сказать? Что они поверят Профессору или Никсону, если те пообещают…
— Никсон, Никсон! — воскликнул Вик, сам удивившийся своему раздражению. — Ты употребил это сравнение уже раз двести и не видишь, что оно тут
Роджер пожал плечами.
— Что ж, может, в этом и есть смысл. Но ни старик, ни сам на это не согласится. Они хотят поскорее закопать Про…
— Да, да! — крикнул Вик так, что Роджер вздрогнул. Он вскочил и принялся нервно ходить взад-вперед по проходу. — Конечно, и они правы: его надо закопать. Но это не должно быть
Он склонился к Роджеру, едва не касаясь его лица.
— Нам нужно заставить их понять, что Профессора можно закопать только средь бела дня. И только пригласив посетителей со всей страны.
Роджер улыбнулся. Увидев эту улыбку, сменившую прежнее сердито-недоверчивое выражение, Вик был так рад, что даже забыл про Донну и то, что между ними произошло за последние дни. Работа захватила его, и только потом он удивился, как он мог в тот момент испытывать такое торжество.
— В конце концов, все это не раз говорил сам Шарп, — продолжал он. — Но если это скажет Профессор…
— Совсем другой эффект, — пробормотал Роджер.
— Конечно! Старый прием. Сейчас над ним смеются, но если он выступит с публичным покаянием, публика будет растрогана. Как генерал Макартур. "Старые солдаты не умирают".
— Макартур, — тихо повторил Роджер. — Что ж, если удастся…
— Нужно добиться, чтобы удалось. Это как в танке — нужно переть прямо вперед и стоять на своем.
Они просидели там еще около часа, и когда они возвращались в отель, потные и уставшие, уже совсем стемнело.
— Мама, мы поедем домой? — спросил Тэд.
— Поедем, сынок. Скоро.