Кукла

Девочка сделала два реверанса, на которые я ответил весьма неуклюже, а пан Вирский - с великосветской грацией, и продолжала говорить, показывая бабушке спицы, с которых свисал черный вязаный квадратик.

- Бабуся, придет зима, а моей кукле не в чем будет выйти на улицу! Посмотрите, бабуся, опять у меня спустилась петля.

(Прелестное дитя! Боже мой! Почему Стах не ее отец! Может, он так не безумствовал бы...)

Бабушка извинилась перед нами, взяла в руки спицы с вязанием, и в этот момент вошла Ставская.

Могу с гордостью сказать, что при ее появлении я продолжал держаться с достоинством, Вирский же совершенно потерял голову. Он вскочил с места, словно студент, застегнул сюртук на третью пуговицу, даже покраснел и невнятно забормотал:

- Сударыня, разрешите представить вам: пан Жецкий, уполномоченный нашего хозяина...

- Очень приятно, - ответила Ставская и, опустив глаза, кивнула головой. Однако яркий румянец и тень тревоги на ее лице свидетельствовали о том, что я не был приятным гостем.

"Погоди-ка! - подумал я и представил себе, что на моем месте в этой комнате находится Вокульский. - Погоди-ка, сейчас я тебе покажу, что нас нечего бояться".

Между тем Ставская опустилась на стул и, желая скрыть свое замешательство, принялась оправлять платьице на дочке. У матери тоже настроение испортилось, а управляющий совсем одурел. "Погодите-ка!" подумал я и, придав своему лицу весьма строгое выражение, спросил:

- Давно ли вы, сударыня, проживаете в этом доме?

- Пять лет, - сказала Ставская и еще сильнее зарумянилась.

Мать ее так и встрепенулась в своем кресле.

- Сколько вы платите, сударыня?

- Двадцать пять рублей в месяц, - еле слышно ответила молодая женщина.

Она побледнела и, одергивая на девочке платьице, несомненно без всякого умысла, бросила на Вирского такой умоляющий взгляд, что... будь я Вокульский, я тут же предложил бы ей руку и сердце!

- Мы, - продолжала она еще тише, - мы задолжали вам за июль.

Я насупился, как Люцифер, и, вобрав в грудь весь воздух, какой был в комнате, произнес:

- Вы, сударыня, ничего нам не должны до... до октября. Как раз Стах, извините, пан Вокульский, пишет мне, что это просто разбой - брать триста рублей за три комнаты в таком районе. Пан Вокульский не может допустить подобного живодерства и велел мне уведомить вас, сударыни, что с октября эта квартира будет сдаваться за двести рублей в год. А если вам, сударыни, не угодно...

Тут управляющий даже отъехал назад вместе с креслом. Старушка сложила ладони, а Ставская молча взглянула на меня широко раскрытыми глазами. Ну и глаза! И как она смотрит! Клянусь, будь я Вокульский, я бы посватался, не сходя с места. От мужа, наверное, уже и косточек не осталось, если он два года не шлет писем. Да, наконец, на что существуют разводы? И на что у Стаха такое состояние?

Дверь опять скрипнула, и показалась девочка лет двенадцати, в соломенной шляпке и с тетрадками в руках. У девочки было румяное личико, не выражавшее, впрочем, особенного ума. Она поклонилась нам, поклонилась Ставской и ее матери, расцеловала в обе щечки маленькую Элюню и ушла, по-видимому домой. Потом опять вернулась из кухни и, покраснев до ушей, спросила пани Ставскую:

- Когда мне можно прийти послезавтра?

- Послезавтра, милочка, приходи в четыре, - ответила Ставская, тоже смутившись.

Когда девочка удалилась, мать пани Ставской недовольно сказала:

- И это называется урок, прости господи! Эля занимается с нею не менее чем по полтора часа и за такой урок берет сорок грошей...

- Маменька! - прервала Ставская, умоляюще глядя на нее.

(Нет, будь я Вокульским, я бы обязательно с ней обвенчался. Что за женщина!.. Что за черты... Какое выражение лица... В жизни я не видал ничего подобного!.. А ручки, а фигурка, а рост, а движения, а глаза, глаза!..)

После минутного замешательства молодая женщина снова заговорила:

- Мы весьма благодарны пану Вокульскому за условия, на которых он предоставляет нам квартиру... Это, пожалуй, единственный случай, когда домовладелец нам снижает плату. Только не знаю, удобно ли нам... воспользоваться его любезностью?

- Это не любезность, сударыня, а честность благородного человека! вмешался управляющий. - Мне пан Вокульский тоже снизил квартирную плату, и я согласился... Посудите сами, сударыня: третьеразрядная улица, движения почти никакого...

- Но жильцов найти нетрудно, - заметила Ставская.

- Мы предпочитаем иметь дело со старыми жильцами, зарекомендовавшими себя тихим поведением и порядком, - ответил я.

- Вы правы, сударь, - похвалила меня седовласая дама. - Порядок в квартире - это первое, о чем мы заботимся. Если даже иной раз Элюня нарежет бумажек и насорит на полу, Франуся сейчас же подметет...

- Ведь я, бабушка, вырезаю только конверты, когда пишу папочке письмо, чтоб он скорее возвращался, - отозвалась девочка.

По лицу Ставской пробежала тень не то горечи, не то усталости.

- И ничего, никаких вестей? - спросил управляющий.

Ставская медленно покачала головой; не уверен, не вздохнула ли она при этом, но так тихо...