Кукла

Доктор сидел у лампы с зеленым абажуром и внимательно просматривал кипу бумаг.

- Что это, почтеннейший, - спросил Жецкий, - опять вы корпите над волосами? Фу ты, сколько цифр! Целая бухгалтерия, совсем как в магазине.

- Это и есть бухгалтерия - и именно вашего магазина и вашего торгового общества, - отвечал Шуман.

- А какое отношение вы имеете к этому?

- Даже чересчур близкое. Шлангбаум уговаривает меня доверить ему капитал. А так как я предпочитаю иметь шесть тысяч годового дохода вместо четырех, то и согласился выслушать его предложение. Но действовать наобум я не люблю, а потому попросил показать мне счета. Ну и вижу, - мы с ним сговоримся.

Жецкий был поражен.

- Никак не думал, что вы станете заниматься такими делами!

- Глуп я был, вот что, - пожал плечами доктор. - У меня на глазах нажил состояние Вокульский, идет в гору Шлангбаум, а я сижу на своих жалких грошах и ни с места. Не идти вперед - значит отставать!

- Но наживать деньги не по вашей части!

- Почему не по моей? Поэтом или героем родится не всякий, но деньги нужны всем, - возразил Шуман. - Деньги - это кладовая самой благородной силы в человеке, кладовая человеческого труда. Это Сезам, перед которым открываются все двери, скатерть-самобранка, на которой всегда можно пообедать, лампа Аладдина, которую стоит потереть - и получишь все, что душе угодно. Волшебные сады, роскошные замки, прекрасных королевен, верных слуг и самоотверженных друзей - за деньги все получишь...

Жецкий закусил губу.

- Вы не всегда так рассуждали, - сказал он.

- Tempora mutantur, et nos mutamur in illis*, - спокойно отвечал доктор. - Я убил десять лет на исследование волос, истратил тысячу рублей на издание брошюрки в сто страниц... и ни одна собака не поинтересовалась ни мной, ни моей брошюрой. Что же, попробую следующие десять лет посвятить коммерческим операциям и заранее уверен, что все меня будут любить и превозносить до небес. Стоит только ввести в обычай приемы и заиметь экипаж...

_______________

* Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними (лат.)

Оба помолчали, не глядя друг на друга. Шуман был мрачен, Жецкий смущен.

- Я хотел бы, - заговорил он наконец, - потолковать с вами о Стахе...

Доктор нетерпеливо отодвинул от себя бумаги.

- Чем же я ему могу помочь, - проворчал он. - Это неизлечимый мечтатель, он никогда не образумится. Неотвратимо близится он к материальному и моральному краху, как все вы, вместе с вашей системой.

- С какой системой?..

- С вашей, польской системой.

- А чем вы собираетесь ее заменить?

- Нашей, еврейской...

Жецкий так и подскочил.

- Еще месяц назад вы называли евреев паршивцами!..

- Они и есть паршивцы. Но система у них замечательная: она побеждает всюду, между тем как ваша система терпит один крах за другим.

- А в чем вы ее видите, эту новую систему?

- В умах, которые вышли из еврейской среды и достигли вершин цивилизации. Возьмите Гейне, Берне, Лассаля, Маркса, Ротшильда, Блайхредера - вот они, новые пути мира! Их проложили евреи: те самые евреи, презренные и гонимые, но терпеливые и гениальные.

Жецкий протер глаза; ему казалось, что он видит сон. Наконец он сказал:

- Простите, доктор, но... уж не разыгрываете ли вы меня?.. Полгода назад я слышал от вас совсем иные речи...

- Полгода назад, - раздраженно подхватил Шуман, - вы слышали протест против старых порядков, а сейчас слышите новую программу. Человек - не устрица, которая так прирастает к своей раковине, что ее только ножом отдерешь. Человек видит все, что происходит вокруг, мыслит, взвешивает и в результате отбрасывает прежние, ложные представления, убедившись, что они ложны. Но вам этого не понять, и Вокульскому тоже... Все вы банкроты, все... Счастье еще, что вам на смену идут новые силы.

- Не понимаю я вас.

- Сейчас поймете, - продолжал доктор со все большим жаром. - Возьмите семейство Ленцких. Что они делали? Проматывали свои богатства: проматывал дед, отец и, разумеется, сын, у которого под конец осталось тридцать тысяч, спасенных благодаря Вокульскому, ну, и - красавица дочь на покрытие недостачи.

А что тем временем делали Шлангбаумы? Сколачивали деньгу. Сколачивали и дед и отец, так что сын, еще недавно скромный приказчик, через год будет заправилой в нашей торговле. И они сознают это, недаром старый Шлангбаум еще в декабре сочинил шараду:

Первое - по-немецки змея,

Второе - растение значит,

А целое - вверх быстро скачет,

и тут же объяснил мне, что это - "Шланг-Баум"*. Шарада дрянная, зато работают они хорошо! - со смехом прибавил доктор.

______________

* Шланге (Schlange) - змея, баум (Baum) - дерево (нем.)

Жецкий понурил голову, а Шуман продолжал:

- Возьмите князя: что он делает? Причитает над "несчастной отчизной", только с него и возьмешь. А барон Кшешовский? Старается вытянуть побольше денег у жены. А барон Дальский? Терзается от страха, как бы супруга ему не изменила. Пан Марушевич рыщет, где бы подзанять денег, а если не удается занять, попросту жульничает, а пан Старский не отходит от постели умирающей бабки, чтобы подсунуть ей завещание, составленное в его пользу.