Кукла старого Адама

Ох, как не любил ее муж Дарью! И нелюбовь эта была взаимной. Но если сестра никогда не скрывала, почему ей не нравится Иван, то расспрашивать мужа о причинах было делом пустым. Он отшучивался, что родственница, как всегда называл Дарью, обходясь без имени, производит слишком много информационного шума.

Дарья и вправду была эмоциональной. А еще и могла высказать прямо в лицо свое отношение к любой ситуации, чего довольно скрытный Варин муж понять не мог: ну вдруг она ошибается. Чем потом извиняться и испытывать неловкость, лучше бы и рта не открывать. Но Дашка никогда неловкости не испытывала, а прощения просила легко и с улыбкой. И никто не обижался. Привыкнуть мог бы Одинцов, так нет – лишний раз этот недостаток «родственницы» старался подчеркнуть. Варе было неприятно, но вслух она не возражала. А внутри ее копилась обида, оседая комом непонимания. Как-то даже мелькнула мысль, что муж хочет поссорить ее с сестрой, только вот зачем ему это?

Варя вдруг подумала, что слишком часто в последнее время предпочитает смолчать, чем высказать недовольство. Или не дай бог сделать замечание. Потому как реакция Одинцова всегда одинакова: встал и ушел. Молча, не бросив на нее ни взгляда, не сказав в оправдание ни слова. Как будто ему безразличны и Варя, и то, что происходит. Вот и сейчас его отказ ехать к Варлеям выглядит именно так – я все рассказал, остальное не мое дело, работа у меня.

«Ты заметила, твой Одинцов довольный и счастливый, когда все ровно? А если что назревает или, упаси боже, случилось – разбирайтесь сами. Это не деликатность, как ты мне здесь пытаешься доказать, это называется „моя хата с краю“, – высказала ей как-то Дарья со всей прямотой. – Терпеть не могу таких тихушников, никогда не знаешь, чего от них ожидать. Тихий омут – это про Одинцова как раз. Хотя нет, не омут – болотце мутное», – добавила она. Варя тогда не на слова ее обиделась, на «болотце»…

– Варвара Тихоновна, не в тот кабриолет собираетесь загрузиться. Вашему супругу немного в другую сторону, – раздалось над ухом, Варя вздрогнула и с удивлением посмотрела на Строкова, почувствовав крепкую хватку его пальцев на своем локте.

Она отдала мужу ключи от их «Тойоты», на которой утром приехала к следственному комитету, кивнула на прощание и направилась вслед за следователем.

Строков странно произносил ее имя, как-то раскатисто, словно пробуя на вкус – Варррварра. Казалось, еще немного – и причмокнет от удовольствия. И, призналась она себе, ей это почему-то нравится.

Глава 12

«Да что же такое!» – Родион с досадой хлопнул ладонями по рулю. Он стоял в пробке на въезде в город, так и не доехав до моста, после которого поток машин делился надвое: основной двигался дальше к центру города, оставшиеся автомобили, в основном фуры и грузовики, сворачивали в промышленный район к складам и заводам.

Но Родион досадовал даже не на невозможность прибавить скорость, а на собственные мысли, точнее на одну: его жена скрывала от него факт изнасилования подонком Гафуровым. Боль за нее, которую он испытал в первый момент, была такой силы, что не мог ровно дышать, поэтому и поспешил на террасу. Вернулся, потому что замерз, а не потому, что успокоился. За несколько минут пришло решение – перешагнуть вместе этот факт и жить дальше. Потерять Дарью он не может: равносильно смерти. Пусть пафосно звучит, зато точно.

Почему же сейчас так тошно, словно его подставили, а он только что об этом узнал. Дашке сказал, что переживем, а сам к этому не готов. Убить подонка хочется, точнее, добить, раз тестю этого сделать не удалось. Поставить точку… «И пойти из-за этого недоноска на зону? Славно придумал, Родя», – прошелестел тихо рядом чей-то голос, Родион даже оглянулся, не сидит ли кто за ним и не дует в ухо. «Вот глюкануло! Блин, так и крыша незаметно поедет!» – испугался вдруг он, но тут же вспомнил…

…Ему было двенадцать, когда умер отец. «Не рыдай по мужу, Клавдия, праведные души надолго на земле не задерживаются», – услышал он на поминках и сразу возненавидел тетку, сказавшую это. Тетка была не в черном, как остальные, а в пестром платке, завязанном на голове наподобие чалмы. Балахон цвета спелой вишни делал ее фигуру бесформенной, но Родион почему-то решил, что она тощая, как старая соседская кошка Машка. Может быть, такое сравнение пришло потому, что мама, отвечая тетке, назвала ее Марией. То есть Машкой, подумал он тогда.

Родион знал всех, кто сидел за поминальным столом, а эту Марию видел впервые. Он зло зыркнул на нее, когда та после своих слов, погладив мать по плечу, повернулась к нему. От ее ответного взгляда он будто прирос к стулу, по телу пробежала волна тепла, даже жара, Родион попытался отвернуться – и не смог. «Проводи меня до двери, Родион», – то ли попросила, то ли приказала Мария, он послушно встал из-за стола и, ни на кого не глядя, поплелся за ней. «Не отдавай парня этой ведьме, Клава! Мужа потеряла уже, опомнись!» – услышал он отчаянный возглас бабушки, но это его не остановило. Родион вышел в прихожую и закрыл за собой дверь в зал.