Куколка

Из зала все актеры казались на одно лицо. Только костюмы указывали на ту или иную роль, что играет артист в спектакле, или на его причастность к массовке. Разумеется, солисты привлекали к себе внимание сразу. Татьяна смотрела на них и пыталась понять, заметит ли обычный зритель подвоха, если на исполнение главной партии поставить балерину из кордебалета и пришла к выводу, что даже она, постигнув тонкости этого искусства за восемь лет академии, не всегда могла бы заметить такую подмену. Муравьева сейчас танцевала в кордебалете в третьем составе. Она была чуть выше всех остальных, поэтому приметнее. Но Татьяна узнала ее по характерному движению рук, которое она тысячи раз наблюдала на занятиях, хоть со стороны и казалось, что она двигается синхронно с остальными.

Спектакль прошел быстро. Татьяна отвлеклась от ставших привычными дум, которые накопились в ней за месяц, и получила удовольствие от просмотренного, несмотря на постоянные замечания отца. Он то и дело выискивал ошибки актеров, но в конце хлопал вместе со всеми, стоя.

Когда раздались аплодисменты, поклонники балета направились к сцене с цветами. В основном, букетами одаряли солистов, но доставалось и некоторым из кордебалета. Татьяна увидела, как высокий парень несет огромный букет подсолнухов к сцене. Он подошел с правого бока, выискивая в толпе кого-то. К краю из труппы вышла Муравьева и широко заулыбалась поклоннику. Тот улыбался в ответ. Татьяна видела его профиль. Это был Вадим. Отец тоже его заметил, потому что такой букет подсолнухов трудно было не увидеть. Муравьева наклонилась к парню. Они весело разговаривали.

Татьяна замерла на месте. Она не сомневалась, что потом почувствует острую боль между левым легким и желудком. Из глаз ручьями потекут слезы. В горле застрянет шипастый ком, а душа свернется в неприятный узел и будет давить на грудную клетку. Но сейчас шок ее заморозил.

— Смотри-ка! Благоверный твой объявился! Что я говорил! — злорадно возликовал отец, указывая на парня с подсолнухами пальцем. — Стоило тебе всего на месяц пропасть, как он уже другой балерине подсолнухи несет. Вот ведь кобель! Убедилась теперь? Хоть собственным глазам поверь. Он тебя поимел и бросил. Ты ему только для этого и нужна была. Он, судя по всему, просто падок на балерин. Фетишист хренов!

— Хватит! — вскрикнула Татьяна, сжав кулаки.

Сознание вернулось в привычный ход времени. Она сразу почувствовала всю ту боль, что должна была испытать. Стало душно в этом зале. Особенно душили счастливые улыбки Муравьевой и Вадима, которые продолжали под гул аплодисментов что-то накрикивать друг другу в уши. Татьяна взяла сумочку и, грубо проталкиваясь сквозь хлопающую толпу, выбежала из зала. Аплодисменты громогласно били по и без того искалеченной душе, словно тысячами кувалд, с каждым ударом сильнее вкапывая ее в землю. Девушка бежала по ковровой лестнице, спотыкаясь и падая беззвучно, будто и не существовала. Волнение охватило мозг паникой. Слезы затмевали обзор. Она с силой распахнула двери театра и, оказавшись на прохладном воздухе, глубоко вдохнула. Это помогло справиться с нарастающей тревогой.

На улице стояли светлые сумерки. Люди топали по тротуарам туда-сюда, не замечая ее. Небо постепенно бледнело, превращаясь в синеватый оттенок серого. Асфальт серел под ногами, сухой и жесткий, в некоторых местах пыльный. Атмосфера в центре города всегда была спертой, но теперь показалась Татьяне совсем непроницаемой. От боли в груди она не могла нормально дышать. Приходилось с усилием делать глубокие вдохи и выдохи, будто переламывая собственное тело.

Немного придя в себя, она побежала вдоль набережной, надеясь, что там людей будет меньше. Так оно и оказалось. Рядом с водой дышалось легче, хоть и пахло не самым свежим речным бризом. Из глаз безудержно текли слезы. На вибрирующий телефон минут пять она не обращала внимания, а потом все-таки ответила на звонок отца, поняв, что бежать ей в этом городе некуда. Отец увез ее домой, в клетку, где она ощущала себя питомцем, за которым хорошо ухаживали и кормили, о котором заботились и которого обожали, но все равно держали как домашнее животное, как игрушку, как имитацию жизни, и лишь для собственного удовольствия.

— Надеюсь, теперь ты понимаешь, что нужно слушать папу? — с важным видом сказал он, глядя на дорогу.

Отец не столько спрашивал, сколько утверждал. Самодовольство так и порывалось выйти из него вместе с усмешкой. Татьяна вжалась в кресло и ничего не хотела отвечать.

— Да, Куколка, ты серьезно оплошала. Но ничего, папа все наладит. Папа тебя и в театр устроит, какой надо, и замуж выдаст, за кого надо. Папа решит все твои проблемы, одним ударом убив двух зайцев сразу. Но ты! — он резко повернулся к ней, впившись глазами в хрупкую фигуру. — Ты больше не имеешь права меня подводить.

Несколько секунд стояло молчание. В это время в Татьяне нарастала буря, которая после пробежки по набережной лишь притихла на время, но теперь грозилась разразиться с большей силой. Девушка не выдержала и тоже решила высказаться.