Куколка

Неимоверная, чудовищная, жгучая, как огонь, боль пронзила его насквозь. Он даже представить себе не мог, что может быть так больно. В этом Лиза оказалась права: никогда в жизни он не испытывал такой боли. В первые секунды после удара она буквально разорвала его челюсть, затем охватила, точно пылающим жгутом, голову, погасив свет в глазах и взорвав мозг. После чего стремительно растеклась по телу, затопив нечеловеческой мукой все его части, заставив трепетать и содрогаться каждую клеточку, превратив всего его в одно сплошное невообразимое страдание.

Денис даже не закричал. Он просто завыл, как зверь. Откуда-то из глубины его вырвался такой дикий, ни на что не похожий, ни с чем не сравнимый звук, который ни разу ещё не доводилось ему издавать. Он весь скорчился у своего столба, как раздавленный червяк, выгнулся какой-то немыслимой дугой и, уронив голову на грудь, исторг изо рта поток слюны и крови, вместе с которым вывалился и злосчастный зуб мудрости с действительным или вымышленным кариесом.

Всё это происходило под аккомпанемент громкого задорного смеха Лизы, которая, не отводя от своей скрюченной и воющей жертвы неотрывного горящего взгляда, покатывалась от хохота, схватившись за бока и раскачиваясь из стороны в сторону. Ей вторил Валера, присоединив к её мелодичному переливчатому смеху своё сиплое бухающее гоготанье. И лишь Толян был невозмутим и наблюдал за всем с чуть отстранённым видом и едва приметной небрежной улыбкой на тонких сомкнутых губах. По-видимому, он не воспринимал происходящее всерьёз и рассматривал это как невинную детскую забаву, своего рода разминку, подготовку к чему-то гораздо более важному и трудоёмкому, где уже понадобится его непосредственное и, возможно, решающее участие.

Лиза между тем никак не могла успокоиться, хохоча как сумасшедшая, отирая выступившие на глаза слёзы и едва выговаривая сквозь смех:

– Ну, как из меня стоматолог? Клёвый, да? Тебе, я вижу, понравилось… Да и не только тебе. Все, кто побывал тут до тебя, были в восторге от моего искусства… Которое я оттачиваю от раза к разу. А то раньше, бывало, пока выбьешь зуб, весь рот раскровянишь больному, так что и зубов уже не видно. А сейчас, сам видел, один, максимум два удара – и готово! И я рада, и пациент доволен… Так ведь, да? Ты доволен, сучёныш? – вдруг резко оборвав смех и брезгливо оттопырив губы, неожиданно грубо спросила она. – Попробуй только скажи, что нет!

Но это был праздный вопрос. На него не могло быть ответа. Денис не мог сказать ни «да», ни «нет». Он вообще не в состоянии был произнести ни слова. Лишь протяжный захлёбывающийся вой и невнятные прерывающиеся всхлипы вырывались из его перекошенного кровоточащего рта, извергавшего всё новые то ярко-красные, то бледно-розовые струйки, стекавшие по подбородку и шее и капавшие на пол.

– А-а, ну да, понимаю. Тебе трудно говорить, – напустив на себя комично-участливый вид, проворковала Лиза, сочувственно покачивая головой. – Моё лечение немного жестковато, признаю это. Ограниченность в средствах даёт себя знать… Ну, впрочем, как и во всей нашей медицине… Приходится экономить буквально на всём, в том числе на болеутоляющих… Но, в конце концов, не так уж это страшно. Врач вынужден причинять боль, это неизбежно в его профессии. Он делает это ради высшей цели – исцеления больного. И я этой цели достигаю всегда. Моё лечение необычайно, просто феноменально эффективно! Жалоб от больных, во всяком случае, на моей памяти ещё не бывало. А у меня ведь было много пациентов… даже не припомню уже, сколько именно… Братан, сколько додиков побывало у нас тут? – осведомилась она, полуобернувшись к Валере.

– Одиннадцать штук, – с готовностью ответствовал Валера с широкой счастливо-идиотской улыбкой на круглом румяном лице, лишённом всякого выражения. – Эти двое, получается, двенадцатый и тринадцатый.

Лиза подняла кверху указательный палец и прижмурила глаза от удовольствия.

– О, вот видишь, какая я молодчина! Скольких вылечила. Цельных одиннадцать душ, один к одному! Ну, а с тобой и твоим корешком уже тринадцать будет. Чёртова дюжина! И исцелились ведь все без исключения! Причём от всех болезней сразу. И реальных, и воображаемых. Вот твоего дружка исцелила уже, упокоила на веки вечные. Теперь твой черёд, чувачок!

И тут совершенно неожиданно Денис выдавил из себя несколько слов, хотя от него сейчас меньше всего можно было ожидать этого. Сквозь нестройный хлюпающий вой, вырывавшийся из его сведённого судорогой горла, вдруг донеслось едва различимое, задыхающееся бормотанье:

– З-за что?.. Что я вам… сделал?

Лицо девушки внезапно сделалось серьёзным. Выражение издевательского сопереживания и ироничного бахвальства исчезло с него, сменившись суровой, высокомерно-презрительной миной. Глаза её сумрачно блеснули, когда она искоса взглянула на него и медленно, глуховатым голосом переспросила: