Куколка для монстра

Мое настоящее имя. Мое поддельное, дважды обманутое лицо. Моя поддельная, дважды обманутая жизнь. Пластическая операция – я делала пластическую операцию… Но я не убивала Юлика Дамскера и его жену. Я даже никогда не слышала о них… В моей жизни был Иван, но никогда не было Эрика. Никогда не было Ильи Авраменко. Никаких документов из сейфа банкира, я Ева, я так мало похожа на алчную тварь. Я любила Дана Сикору, преступника, который предал меня… Олег убил его… Мы возвращались с дачи Кудрявцева. Именно возле Бронниц (ну конечно же, я была в Бронницах, как я могла забыть!) мы подобрали эту девочку, голосовавшую на обочине: короткая черная стрижка, умоляющее лицо, слишком красивое, чтобы оставаться на краю дороги… Она сказала, что она из общины по реабилитации наркоманов, что у нее украли деньги и документы. Что ей нужно в Москву. Она даже сказала, как ее зовут… Я вдруг испугалась, что не вспомню этого случайного имени, и почти тотчас же вспомнила его.

Елизавета.

Имя слишком громоздкое для такой миниатюрной девушки. Тогда я подумала именно так. А Олег все рассказывал мне о своем друге Косте Лапицком. Косте, рядом с которым все умирают. Его единственный друг Костя Лапицкий приносит в его жизнь ощущение опасности, Костя – это русская рулетка во плоти. Он так и сказал тогда, спасший меня от бесславного самоубийства Олег: «Русская рулетка во плоти…» Он улыбнулся, я помню эту искушающую судьбу улыбку, он повернулся ко мне, Еве, и тут машину потащило. Он не справился с управлением, и мы врезались в эстакаду. Последнее, что я помню, – отчаянный крик Елизаветы…

Я – Ева. Я никогда не была Анной. Я никогда не курила сигареты «Житан», только один раз, когда Иван привез мне их в подарок из Франции… Я никогда не пила можжевеловой водки. И слово «жиголо» никогда не значилось в моем лексиконе… Как меня смогли убедить в обратном? Как? Как?!.

Голова, казалось, сейчас взорвется. Но я отчаянно повторяла про себя все имена, я боялась хоть что-то пропустить… Теперь большинство этих имен никому не принадлежало, их обладатели были мертвы. Вокруг моей прошлой жизни только кладбище. Старое, полуразрушенное кладбище. А через почти обвалившуюся стену – новые могилы…

Руки мои похолодели, я снова оказалась близка к обмороку: в прошлой жизни я никого не хотела убивать, я просто защищалась. История с порносценариями, в которую я влипла, заставила меня изменить внешность и потянула за собой кровавый след смертей. Но я никого не хотела убивать, я только защищалась. А в этой, новой, жизни я сама вела людей в мышеловку убийства. Что же сотворили со мной, как меня могли превратить в бездушную машину, как я сама могла стать ею… И ничего не шевельнулось во мне, когда Лещ пускал себе пулю в сердце, когда убили Егора Самарина, когда изрешетили автоматными очередями тело Андрея, посланного мною на верную смерть…

Я упала на колени посреди улицы и подняла к равнодушному московскому небу заплаканное лицо:

– Анна! Ты слышишь! Я ненавижу тебя, Анна!.. Я ненавижу тебя!

Волосы лезли мне в глаза – не мои, ее волосы, тушь растекалась по щекам – не моя, ее тушь. Ее маска так приросла к моему собственному лицу, что я в отчаянии попыталась сорвать ее, я беспорядочно била себя кулаками по этой маске до тех пор, пока на губах не закипела кровь.

Чушь. Подлое вранье. Ты все равно оставалась собой, значит, ты во всем виновата. Ты, а не Анна.

Нет больше никакой Анны. Меня зовут Ева.

Ева.

«Ну, ты даешь, – всплыл из неизведанных глубин Иван. – Что ж сразу в панику впадать? Еще успеешь ужаснуться тому, что наваяла без нашего присмотра. А пока поздоровалась бы для приличия с лучшими своими корешами, вольными стрелками царствия небесного».

«Точно-точно, – поддержал Ивана Нимотси. – Успокойся, приди в себя. Мы тут о тебе часто вспоминаем, но не подумай чего дурного, в гости не зовем. Просто ждем терпеливо, вот и все. Вгиковское братство и московская водка, это тебе не пес поссал, скучаешь, поди, лишенка?"

Боже мой, такие далекие, такие родные голоса, как же я могла не вспомнить их, как же я могла не вспомнить свою собственную жизнь?..

* * *

…Я с трудом добралась до своей квартиры на Кропоткинской. Нет, это не моя квартира. Она принадлежит другой женщине, чью оболочку я носила… И с чьей оболочкой я расстанусь, чего бы мне это ни стоило. Даже жизни.

…В ванной из всех зеркал на меня смотрела Анна. Та женщина, с которой я привыкла ассоциировать себя все последние месяцы. Чтобы больше не видеть ее, я запустила тяжелыми туфлями в равнодушное стекло, и лицо Анны, исказившись в мелких осколках, перестало для меня существовать.

«Кардинально», – похвалил меня Иван.

«А теперь еще и амальгаму с каждого осколка зубами выгрызи. Для верности», – посоветовал Нимотси.

Проклятые светлые длинные волосы мешали мне. Волосы Анны. Я взяла ножницы и неровно и яростно обрезала их под корень. Ножницы были тупыми, они рвали клочья стильной прически беспощадно, я даже содрала себе кожу в нескольких местах, но все еще не могла остановиться.