Кукольный загробный мир

Анфиона призадумалась: последний раз дразнящее эхо слышали… ох, она уж и не помнила, сколько времени прошло. Тогда Авилекс все прогонял да прогонял его, а оно все передразнивало да передразнивало, никак не хотело уходить. Потом долго блуждало возле хибары Гимземина, действуя ему на нервы.

— Надо спуститься немного к озеру, — уже на бегу говорила Винцела. — Если оно еще там.

— И как мы его увидим?

— Никак, это же простой воздух.

Действительно, глупый вопрос. Анфиона почувствовала легкое головокружение от быстрого бега и наконец остановилась.

— Ну, крикни ему что-нибудь, — подначивала подруга.

— Ау-у!!

— Ау-у… ау-у… ау-у… — пронеслось вдали, точно звуки кто-то переживал и проглотил.

— Обыкновенное эхо, — разочарованно произнесла Анфи.

— Оно лишь прикидывается нормальным, вот слушай. — Винцела набрала побольше воздуха и закричала: — Как дела?!

— Метла цвела… метла цвела… метла цвела…

— Откуда ты?!

— Из высоты… из высоты…

— Вот видишь, — шепотом добавила Вина, — давай, теперь твоя очередь, поговори с ним.

Анфиона немного засмущалась, вдруг ляпнет что-нибудь такое, что эху не понравится или что трудно зарифмовать? Потом прогнала свою робость, сложила ладони рупором и членораздельно прокричала:

— Как тебя звать?!

— Дай поспать… дай поспать…

— Ты кто, говорю?!

— Раз сто повторю… раз сто повторю…

— Споешь мне песни?!

— Сначала тресни… сначала тресни…

Анфиона обратилась тихим голосом к Винцеле:

— Так себе развлечение, нужно просто не обращать на него внимание, оно само и отстанет.

У дразнящего эха был единственный смысл в его существовании: коверкать да искажать всякие фразы, которые оно услышит. Кому-то это нравилось. Кто-то даже считал это искусством. Рядом по случаю проходил Ханниол — хмурый, задумчивый, погруженный в свои мысли. Подруги пытались с ним поговорить, но он только небрежно отмахнулся рукой. Его путь лежал за озеро, к обиталищу алхимика.

— Хан что-то голову повесил! — сказала Винцела.

— Объелся кресел… объелся кресел… — эхо умудрилось расслышать последние слова.

— Вот прилипло… пошли отсюда.

Избушка алхимика была некогда построена самим ее хозяином. Если в ингредиентах различных трав Гимземин, возможно, и являлся нераспознанным гением, то его зодческий талант у всякого критика вызвал бы легкое головокружение: во-первых, от сложного восприятия композиции, а во вторых, от непрестанного покачивания головой. Ни одно бревно не лежало параллельно другому, как это принято в приличных домах, ни одно не было хотя б отпилено по размеру другого. Возникало забавное предположение, что охапку неотесанных бревен просто когда-то скинули сверху вниз, и все они случайно сложились картиной трудновразумимого импрессионизма. Даже растущие поблизости деревья стеснительно стояли как-то поодаль от хибары, дабы случайный прохожий ненароком не подумал, что они собою дополняют всю эту композицию. Трава везде была очень густой, Ханниол то и дело раздраженно пинал ее, чтобы та не цеплялась за ноги, но она слишком навязчиво предлагала свою мнимую заботу, дружелюбно обвивая листьями его ботинки. Изображая вежливость, он пару раз стукнул в дверь и сразу вошел.

— Рад тебя видеть, Гимземин! — соврал Ханниол.

— И не надейся, что я тоже рад, — сказал правду алхимик.

Царство стеклянных колб всегда угнетало своей скрытой, замаскированной под радужные цвета враждебностью. Казалось, в каждой пробирке находится жидкий яд, весело заигрывающий с лучами света.

— Ты должен что-нибудь придумать, — Хан открыл дверцы маленького шкафчика, поморщился и тут же закрыл их.

— Не просветишь меня — что именно? Или это неважно? Главное придумать хоть…

— Ты прекрасно меня понял!

Алхимик закончил переливать какую-то желтую суспензию из одной мензурки в другую, жидкость чудесным образом изменила свой цвет на фиолетовый, а из мензурки вдруг пошел серый извивающийся дымок. Он принялся нюхать его своим длинным носом, закатив от наслаждения глаза. Возможно, этот исчезающий дымок и являлся главным результатом эксперимента. Лишь потом хозяин хибары впервые удостоил своего гостя взглядом. И опять это обманчивое ощущение вечного удивления на его лице! Одна бровь всегда выше другой: интересно, он раньше когда-нибудь был полностью симметричным? Близко посаженные глаза создавали иллюзию, что Гимземин смотрит не на собеседника, а разглядывает кончик своего носа.

— Что, все покоя не находишь? — скрипучий мерзкий голос удачно гармонировал именно с обликом алхимика, и ни с кем другим. Просто невозможно вообразить, чтобы таким голосом разговаривал бы, к примеру, Ингустин или пропавший Хариами. Или Таурья. Последнее — вообще ужас!

— Мне постоянно хочется ее видеть! Я не могу думать ни о чем другом! Я ошибочно полагал, что после прогулки по пространству скуки моя болезнь исчезнет, развеется… Временами даже начало казаться, что так оно и есть. Но лишь вернулся и глянул на нее…

— Слушай, насколько способна моя злодейская душа к сочувствию, я тебе сочувствую. Правда.

— Да никакой ты не злодей, больше изображаешь из себя… Неужели нельзя изобрести эликсир, нейтрализующий действие предыдущего?