Больше всех сопротивлялась нежданным приключениям строптивая Астемида, она выпалила целый град вопросов:
— Пойми, Хариами грозит опасность! Мы должны ему помочь!
Асти раздраженно покрутила косу вокруг запястья и нехотя согласилась:
— Так и быть, победили.
Раюл тоже долго морщился, всем видом выражая недовольство, но не пойти не мог. Со стороны это выглядело бы по меньшей мере легким предательством. Уже перед тем, как покинуть поляну, Авилекс шлепнул себя по лбу, забыв о чем-то важном:
— Хан, будь любезен, возьми у Исмирала лишний топор и крепких веревок побольше.
— Это зачем?
— Скоро все узнаете.
В путь двинулись почти сразу, без посиделок да излишних сантиментов, даже не попрощались ни с кем. Миновав туман абстракций, они окунулись в богатый лес ойкумены, насыщенный палитрой волнующих запахов и пестрыми звуками неизведанной жизни. Авилекс шел впереди: все время молчал, а на всякие вопросы либо отмахивался, либо отвечал односложно — будто у него в карманах осталась лишь пригоршня слов, и он экономно бросает их по одному на ветер. Фалиил двигался весь обмотанный веревками, что со стороны выглядело весьма комично, Раюл всю дорогу бессмысленно размахивал топором, делая едкие замечания по поводу и без повода. Все увиденное подвергалось его циничной критике. Стукнувшись лбом об одно дерево, он вознегодовал:
— Я понял: оно назло здесь выросло! Заранее знало, что когда-то я пойду этой дорогой и долбанусь об него! Всю жизнь росло ради единственного момента торжества! — после импровизированной отповеди топор воспарил в воздух, и пара веток тут же отлетело в разные стороны.
Астемида шла поодаль от остальных, разглядывала птичек да беззаботных бабочек. Воздушные создания, порхая поблизости, иногда заигрывали с ней, понимая, что доставляют этим удовольствие.
Но на самой вершине блаженства находился, вне всякого сомнения, Ханниол. Ему выпала радостная возможность находиться рядом с Асти: смотреть на нее, разговаривать с ней, наблюдать как ее косой забавляется ревнивый ветер. Он готов был долгими часами созерцать эту картину, направляясь хоть через всю ойкумену. Его рыжая голова-вспышка на фоне темно-зеленого массива казалась каким-то кочующим инородным телом. И, если б ему была поставлена задача спрятаться где-то в лесу, то из-за своих излишне ярких волос он не смог бы этого сделать даже в радиусе двух сотен шагов.
Вот появилась река: она излучала глубокомысленную синеву, плескаясь беспокойными волнами. Невообразимые массы воды катились с востока на юг, и это происходило лишь потому, что весь мир был чуточку наклонен. Река говорила с ними языком невнятного рокота, хотела как-то выразить свои шумные мысли, но в итоге оставался один только шум, лишенный самих мыслей. Парафиновые рыбы то и дело выпрыгивали из воды, наслаждались моментом полета и, рождая фонтанчики брызг, опять весело уходили ко дну… во всяком случае, со стороны это выглядело как беззаботное веселье.
— Теперь вы понимаете для чего веревка и топор? — Авилекс впервые за долгое время произнес столь много слов в один раз.
— Делаем плот? — Фалиил наконец скинул с себя надоевшие мотки веревки.
— Если есть другие предложения, я готов выслушать.
Последняя мысль, разумеется, прозвучала не всерьез, а в качестве добродушного издевательства: мол, попробуйте миновать реку другим способом, кто мешает? Потом закипела работа: валились деревья, обрубались их сучья. Раюл, очищая кору с одного из стволов, как бы невзначай спросил звездочета:
— Скажи, Ави, как тебе сделать плот: по высшему качеству или по высочайшему?
Авилекс, не задумываясь, парировал:
— Если хочешь, чтоб я тебя немного поругал, делай по высшему. Если же хочешь, чтоб мы остались друзьями — тогда по высочайшему.
Раюл понял, что ответ вполне достоин поставленного вопроса и больше никого не искушал своими репликами. Часа через три ошкуренные стволы были тщательно связаны между собой, образуя вполне приемлемое транспортное средство, а вместо весел решили использовать простые ветки. Когда отчалили от берега Астемида захлопала в ладоши, остальные же гребли, наблюдая за гипнотизирующим мельканием волн. Огни четырех свечей отражались на воде четырьмя разноцветными кляксами — фиолетовой, желтой, голубой да розовой. Кляксы постоянно извивались, безвольно подчинившись волнующему их течению.
— Как будто Анфиона уронила в реку свою акварель с красками, — разумно подметила Асти.
Другого берега коснулись в полном молчании, дабы вздорными словами на нарушить чувство заслуженного торжества.